- Вы должны присматривать за ними, - Анафема увлеченно ткнула себя пальцем в глаз, - обещайте мне.
Раиса Петровна в очередной раз покорно кивнула.
В это время этажом выше Соня и Дженни стояли у окна. Соня терла ребром ладони о поверхность стены, слегка красящуюся белым, сжимала кулак и ставила отпечаток на стекло. Потом она пачкала в мелу указательный палец и дорисовывала отпечатку кулака три или четыре точки. Получалось очень похоже на след маленькой босой ноги. Они прогуливали историю, и Соня уже успела изрисовать в подобной манере два окна. Егора и Кирилла тоже нигде не было: ни в классе, где Пантелеймон Елисееич снова завел свою шарманку про русскую культуру, ни в пустом коридоре. Девчонки предположили, что если те не прячутся в туалете, то виснут на чердаке.
- Может, и мы пойдем на чердак? - прервала Соня затянувшееся молчание, - того и гляди, Анафема нас тут засечет.
- Что он в ней нашел? – спросила Дженни с горечью.
- Сама знаешь, - ответила Соня.
- Что? – не догадалась Дженни.
Соня посмотрела на нее, приподняв брови в притворном изумлении.
- Что? – снова спросила Дженни.
- Секс, - ответила Соня и вернулась к своему занятию, - с ней можно заниматься сексом.
- Со мной тоже можно, - прошептала Дженни.
- А ты готова? – Соня посмотрела на нее с любопытством.
- Да, вполне, - соврала Дженни и уставилась в окно.
- Видали дурака? – спросил подошедший запыхавшийся Кирилл и ткнул пальцем в окно, - он ее с работы вызвонил и хочет ей печенье подарить.
Возле калитки в привычной позе замер Егор. Приглядевшись, можно было понять, что в руках он держит крохотную коробочку, перевязанную бантиком.
- Это мило, - просто сказала Соня, - мне никто никогда не дарил печенья.
- Что происходит? – не поняла Дженни с тревогой, видя, как со стороны улице к калитке подходит Заваркина. В руках она несла только телефон, а накинутое наспех пальто выдавало человека, выскочившего с работы за сигаретами.
- Он ее на свидание приглашает? – не веря своим словам, сказала Соня и прилипла к окну, - в самом деле?
- Заваркина продастся за печеньки, - сыронизировал Кирилл.
- А если это любовь? – спросила Соня с улыбкой. Она не видела лица Дженни и не знала, что по ее карамельным щекам стекают две предательские слезинки.
Кирилл посмотрел на Соню, залез рукой в карман и достал бисквитное пирожное, упакованное в яркую обертку с пингвином. Он толкнул Соньку в бок и протянул ей его.
- Че? – не поняла она, - спасибо. Я как раз есть хочу.
Она взяла бисквит, развернула его и откусила здоровенный кусок.
- Ты такая дура, - с улыбкой произнес Кирилл. Он резко отвернулся от девчонок и быстро удрал вниз по лестнице.
- Чего это я дура? – возмутилась Соня ему в спину. Он махнул рукой, мол, «отстань».
- Почему я дура? – спросила она у Дженни.
- Потому что не замечаешь, что он в тебя влюблен? – предположила та, наспех вытерев слезы.
- Давно? – с недоверием переспросила Соня.
- Давно не замечаешь или давно влюблен?
- Давно влюблен? - нетерпеливо уточнила Соня.
- Столько же, сколько и ты в него, - ответила Дженни.
- То есть года два?
Дженни с улыбкой взглянула на подругу. Та хмурилась и кусала губу, сосредоточенно о чем-то размышляя. Обсуждать с ней эту шокирующую новость было бесполезно, и Дженни снова повернулась к окну.
Анфиса и Егор уходили от школьных ворот. Вместе.
- Это конец, - прошептала Дженни.
- Это начало, - сказал Кирилл, сидя на подоконнике мужского туалета и пуская сигаретный дым в приоткрытое окно, - бооооольших неприятностей.
- Это надо прекратить, - прошипела Анафема вслед удаляющейся парочке, стоя на крыльце школы Святого Иосаафа и кутаясь в кашемировый палантин.
Я часто плакала у окна. Я не просила утешения, я не хотела внимания. Я не помню, как я оказалась в Доме. Я помню только огромное и тяжелое чувство одиночества. Оно было какое-то отчаянное, безысходное, невосполнимое, в два раза хуже обычного. Словно выдернули на один счастливый миг, показали краешек счастья, а потом снова низвергли в самую середину тьмы и удушья. Мне дали хлебнуть тепла и спокойствия, а потом снова сдали в ад.
Меня теребили воспитатели, иногда ко мне приглядывались дети. Я вырывала руки и отворачивалась. И только ты молча подарил мне печенье. Одно сахарное печенье, которое приберег с полдника. Я тогда ничего не ела, потому что не могла повернуться лицом к людям и проявить слабость - открыть голодный рот. Твое печенье спасло мне жизнь. Спасибо тебе.
Часть вторая.
Глава четырнадцатая. По любви.