При воспоминании о брате, Заваркина слегка нахмурилась, но через секунду снова просветлела и продолжила.
— Вечером четырнадцатого февраля устраивается вечеринка: нарядная, но неформальная. На первом этаже школы под актовым залом есть комната: в ней высокий потолок и резные дубовые двери. Ее к вечеру всю залепляют сердечками, розовыми шариками, этими забавными медведями-бомжарами, знаешь, такими, которые выглядят, как будто всю весну под дождем просидели. На уроках труда барышень заставляют печь печенье для вечеринки, и здесь тоже идет негласное соревнование, но уже не на королеву, а на лучшую домохозяйку. Однажды одна девчонка залепила тестом волосы другой: та раскритиковала ее печенье, заметив, что оно похоже не на сердечки, а на маленькие задницы. Жертва атаки так и не смогла выгрести из волос всю клейкую массу, и вечер ей пришлось провести в платке.
— Но самое главное событие года — Бал на Хэллоуин, — мечтательно улыбнулась Заваркина, — к нему готовятся, о нем мечтают.
Во-первых, это бал-маскарад. Настоящий бал и настоящий маскарад. Здесь стараются, кто во что горазд: даже я в одиннадцатом классе в корсет затянулась! Я, представляешь?! Заваркина в бальном платье! Правда, я тогда не лысая была, а рыжая. Впрочем, я отвлеклась.
Бал устраивается не тридцать первого, а в последнюю пятницу октября и весь этот день — особенный. Когда я училась, с утра обязательно приезжали лекторы-кельтологи и доводили нас до ручки своей болтовней о Самайне, чересчур целомудренной и приукрашенной, как потом выяснилось. Это идея Анафемы: которой вообще не нравится, когда все вокруг слишком веселы. Часов с одиннадцати нас выпускали на волю и стаканчик чая, чтобы затем занять вырезанием тыкв. На скорость и на искусство, но тупыми ножими. Я ни разу ничего не выигрывала, потому что кидалась мякотью. Этими тыквами вечером украшают здание школы.
Зульфия живо представила себе кирпичное здание школы Святого Иосаафа, каждый выступ которого был украшен светящимся фонарем. Ей даже показалось, что воздух стал холоднее, и запахло жженой тыквенной плотью и корицей.
— Пирога хочу, — сказала она.
— Пироги тоже были, — рассмеялась Заваркина, — каждый год заказ на их изготовление получала кондитерская, которую открыла племянница Анафемы. Как она теперь выживет, ума не приложу.
— А что было потом? — поинтересовалась Зуля.
— Потом нас распускали по домам, и вернуться мы должны были ровно к шести вечера. Ни минутой раньше и ни минутой позже: в костюмах и масках, иначе не бал не попасть.
На моей памяти не было ни одного человека, который счел бы бал скучным или неподходящим ему занятием. Скорее всего, потому что на бал допускались не все, а только десятые и одиннадцатые классы. Школьники класса с пятого начинали мечтать о том, как разоденутся в пух и прах и пройдутся в кривом котильоне с первой красавицей класса.
Согласно бальному расписанию ровно в шесть школьники должны подняться вверх по парадной лестнице, по которой в будни ходит только директриса, и выстроиться в стройные шеренги, чтобы зайти по сигналу в зал, выдать вальсовый круг и быть свободными. Дальше выходит Анафема, рассказывает, как она рада видеть столько свежих сияющих детских лиц и бла-бла-бла. После ее громогласной нудятины разносят угощенья и начинаются развлечения. Какие именно — зависит от Комитета Бала, который торжественно избирается школьниками и учителями в сентябре. На каждый бал под покровом ночи привозилась какая-нибудь макабр-панк-поп-рок-группа: папа главы Комитета Бала непременно оказывался знаком с братом их тур-менеджера. Бал длится до полуночи, конечно, для тех, кто выдерживал. Для остальных — раз в час от школы уезжает автобус, который объезжает город и пригород и раздает учеников в руки родителям.
Кстати, мой первый бал почти полностью состоял из исторических танцев, которые мы разучивали весь сентябрь на дополнительных занятиях. Я и сейчас могу тебе мазурку отчебучить, — улыбнулась Заваркина в пустой стакан с пивом, — только на Балу мы все равно сбились в кучу и попадали.
— Только не говори мне, что там никогда никто не напивался! — недоверчиво протянула Зуля и плеснула Заваркиной из своего бокала. Поделилась, значит.
— В пунш обязательно наливалось шампанское, — хихикнула Заваркина, — мы два года подряд морочили Анафему, что у пунша должен быть такой вкус. Она нам: «Это алкоголь!», а мы ей: «Это мускатный орех!».
Напивались, конечно, всякое было. Одна разбитная компашка из шести одинадцатиклассников, однажды упились ромом в подсобке. Один даже в больницу попал. Ой, что было! Прибегали мамаши, и, забыв про качающиеся в ушах бриллианты, выли по-простонародному «Это вы моего сыночку на грех подбили» и всё в том же духе. Но дело порешили миром: трех выгнали из школы, якобы из-за неуспеваемости, а других трех — развели по разным классам, якобы из-за конфликта с физиком.
— А с Балом ничего? — не поверила Зульфия.
— А с Балом ничего, — подтвердила Заваркина, озираясь в поисках официантки — представляешь теперь насколько это важное мероприятие. Если его упразднят — это будет драма. Но только для учеников Иосаафа.
— А на Рождество никаких мероприятий не устраивалось? Девушка, нам еще по полпинты сидра, пожалуйста.
— Неа, — Заваркина залпом допила пиво, — на Рождество надо подарками обмениваться, а это затратно. И материально, и эмоционально. Да, к тому же это религиозный праздник, а на балах Святого Иосаафа должна царить немного декадентская атмосфера.
— Пафосники! — сказала с улыбкой Зуля. Это было ее собственное слово означавшее нечто помпезное.
— Не завидуй так громко!
— Ну, может они оставят Бал, — задумчиво предположила Зуля, — как-нибудь втихаря.
— Да прям, — отмахнулась Заваркина, — они уже приняли под козырек. На днях объявят ученикам. Стоны содрогнут те красные кирпичные стены, — закончила она драматично и с силой растерла сигарету в пепельнице. Зуля улыбнулась.
— А я-то думаю, чего это ты такая тихая в последнее время! Нет, есть еще у меня порох в пороховницах! Могу! Могу видеть, когда что-то затевается. Что ты задумала? Рассказывай! — потребовала она.
— Точно не знаю, — Заваркина прищурилась, — хочу укрепить оборону Иосаафа большой шапочкой из фольги. И мне нужна команда. И мне нужен конкретный враг, личность одиозная и неприятная.
Она повертела головой по сторонам, словно одиозную личность и общего врага можно было найти в ресторане паба, среди мягких кресел и винтажных плакатов. Зуля проследила за ее взглядом и тоже не увидела никого необычного.
— Буду импровизировать, — картинно вздохнула Заваркина, лихо опрокинула в себя виски и снова закурила.
— Ну-ну, — Зуля уставилась на нее, — а зачем тебе это? Зачем отстаивать развлечения в Святом Иосаафе? Ну, кроме твоего собственного веселья в процессе скандала, конечно…
Заваркина уставилась на нее в недоумении. Зуля стукнула себя по лбу.
— Вася, — произнесли подруги вместе.
— Они хотят лишить моего ребенка двух тонн веселья, о котором я ему все уши прожужжала.
— Счастье ребенка как мотив мне понятен, — улыбнулась Зуля, — тебя, стало быть, уже в школу вызывали.
— Угу, — откликнулась Заваркина, — давай сидра выпьем.
Они заказали по пинте пряного «айриш перри» — ирландкого грушевого сидра.
— Вдруг это заведение тоже закроют? Как духовно небезопасное? — предположила Зуля в волнении.
— О, ужас! Любезная Зульфия останется без тепленького сидра на ночь, — засмеялась Заваркина, — не дрейфь! Косолапыч — депутат и потому ирландскую культуру признали дружественной славянской.