Что спасло тогда Анфису от расплаты? Поговаривали, что то же самое, что и Полкина от снятия с должности — снисходительность губернатора. Молодые репортеришки, искавшие сенсации там, где их нет, утверждали, что сам губернатор натравил эту гадюку, чтобы усмирить вконец распоясавшегося заместителя. Впрочем, эта информация никогда и никем не была подтверждена.
Иногда Анфиса устраивала безобразные кабацкие скандалы и другие политически вредные вещи ради развлечения. Например, могла встать посреди пресс-конференции какого-нибудь чиновника и спросить, куда делись деньги, якобы выделенные городу на якобы перевозку зоопарка в якобы лесной массив. Дескать, звери уже второй год сидят в узких клетках у дороги, болеют и умирают, потому что их не на что перевезти за город. Вон лев от рака умер! Куда делись деньги? С кем вы их поделили?
Скандал устраивался только ради скандала: вся точнехонькая информация уже была у нее. Кто выделил, кто распорядился, и куда делись ассигнования — все было аккуратно записано. Цифры и схемы были превращены в гладкие предложения и готовы к публикации.
Наличие у нее этих данных лишь подтверждали догадки собратьев по цеху: она была очень близка с кем-то из администрации города.
— Очень близка, понимаете, — многозначительно говорили сплетники и наклоняли голову вправо.
— Заваркина, признайся: с кем ты спишь? — спрашивала ее закадычная подруга Зуля Зузич, прочитав очередную провокационную статью и озверев от любопытства.
— Я замужем, — отвечала та ехидно, — я сплю только со своим мужем.
Дважды после скандала ее задерживала охрана, но дальше вывода из здания под локоток дело не шло. Но уж если она успевала улизнуть, то исчезала бесследно.
Заваркину страстно обожали всякие независимые СМИ, блоггеры, вообразившие себя борцами с системой и читатели, предпочитавшие копание в политической грязюке чтению мирных воскресных газет. Ею восхищались начинающие журналисты, а матерые удивлялись ее бесстрашию и безнаказанности.
Бесстрашию, безнаказанности, а также прошибающей стены наглости удивлялся и ее муж, Игорь Кныш, мелкий предприниматель, содержащий заведение в центре города, настоящее название которого было утеряно. Слава супруги была чересчур громкой, грязной и скандальной, и потому в заведение Игоря стекалась неподобающая публика — оппозиционеры всех сортов, маргиналы и хипстеры. «На Заваркину».
— Ты пойдешь на Заваркину? — спрашивал парнишка в узких джинсах и кедах у босой девчонки в льняном сарафане.
— Увидимся вечером на Заваркиной, — перезванивала кому-то та.
Эта публика отличалась не только ненадежностью, но и крайне низкой платежеспособностью, что повергало Игоря в ярость, а его предприятие — в бедственное финансовое положение. Он пытался наладить дела и взывал к разуму жены, убеждая ее перенаправить своих поклонников в соседнюю кофейню, более подходящую им по статусу.
— Выгони их и всё, — пожимала плечами Анфиса, дивясь мужней беспомощности, — придумай что-нибудь, ты же умный. Хотя, можешь переименовать кафе в мою честь. Как оно там сейчас называется?
Игорек обижался, раздраженно махал на нее руками и уходил.
Официально Заваркина работала в маленькой газете «Благая весть». Ее редакция располагалась на самом верхнем этаже торгового центра, того самого, что находился напротив школы святого Иосаафа. Огромный сверкающий фасад, за которым скрывались привлекательные магазины, маленькие кафе, фуд-корты и игровые автоматы, отравлял жизнь Ангелине Фемистоклюсовне: школьники повадились прогуливать там уроки.
Когда вечером первого сентября, они вошли в торговый центр, Вася все так же держался за штрипку Анфисиных брюк, грыз яблоко и оглядывался по сторонам. Они прошли через огромный и красочный вестибюль, поднялись на служебном лифте на последний этаж, миновали выход на крышу и вошли в темное и затхлое помещение. На двери, ведущей в эту каморку, не было никакой вывески.
— Ну что, мать? — спросила ее Зуля, сидящая прямо у входа. Ее взгляд был сосредоточен на мониторе. — Умоталась?
— Мой сынок изволил нашкодничать, — сказала Заваркина, — помнишь режиссера Яичкина?
— Неа, — протянула Зуля и выбила сигарету из пачки, — больно мне надо всяких режиссеришек запоминать. Чай, не один он у меня был!
Зуля, редактор газеты «Благая весть», копеечного еженедельного издания, в быту почему-то выражалась очень простонародно. Наверно, ей казалось, что это придает душевности разговору, или, может быть, она просто уставала от казенщины газетных текстов. Зуля была гренадерского роста, объемна грудью, длинноволоса, говорлива, всегда носила джинсы и недавно вышла замуж за обрусевшего грека, получив чудесную фамилию Зузич.
— Лучше бы его фамилия была Попадопулос, — говорила тогда Зуля, — она бы мне больше подошла. Зуля Попадопулос.
Зуле казалось, что она попадает в неприятности чаще, чем другие.
— Зуля Зузич тоже чудесно звучит, — посмеивалась Заваркина.
— Ой-ой-ой, на свою фамилию посмотри! — кудахтала Зуля, — тоже мне! Что я никогда не слышала о Заваркиных — величайшем графском роде.
— Ты просто завидуешь, — смеялась та.
— Ой, да больно надо!
Этот разговор повторялся три-четыре раза в неделю.
Теперь, после свадьбы, добрую часть своего свободного времени она отдавала кулинарии. Казалось, что если на нее надеть платье в пол и косынку, то выйдет заправская дагестанская жена, разве что чересчур шумная. Тем не менее, готовила она чудесно, и Заваркина, в домашнем хозяйстве ленивая, как зоопарковый бегемот, частенько подъедала принесенный ею обед.
— Есть хотите? — Зуля встала и залезла в старенький автомобильный холодильник.
— Я хочу бургер! — заявил Вася, вскарабкиваясь на подоконник.
— Заяц, бургеры делают из пластмассы, — вздохнула Заваркина, — с тем же успехом можешь погрызть мусорную корзинку.
— Я хочу бургер! — Вася был непоколебим, — ты же тоже их любишь.
— Так что там с режиссером случилось? — спросила Зуля, выудив из холодильника еще одно большое красное яблоко и кинув его Васе.
— Режиссер Яичкин сам собой случился, ты его знаешь и сейчас вспомнишь. Вася кинул в него чернильной бомбой.
— Он сказал, что Гарри Поттера надо запретить, — пояснил Вася, забираясь на подоконник и надкусывая яблоко, — я — против!
— Вася против, — улыбнулась Заваркина, — поэтому он уделал режиссера Яичкина чернильной бомбой до ужаса похожей на те, которыми зимой защитники прав животных обстреляли гостей на балу у губернатора.
Зуля усмехнулась и щелкнула кнопкой на чайнике. Уж она-то знала, о чем идет речь. Ей, как редактору «Благой вести», пришлось написать об этом инциденте чрезвычайно глупый материал, обойдя все острые углы. Чтобы обкатать такой скандал до состояния морского камешка, ей пришлось приложить недюжинные интеллектуальные усилия. И унять злорадство, выписывая строчки «практически несмываемой канцелярской краской было испорчено шуб на десять миллионов рублей».
— И чем дело кончилось? Исправительными работами для маленького хулигана? — поинтересовалась Зуля у Васи.
— Да вот еще! — нахально ответил тот.
— Анафема тихо и интеллигентно поинтересовалась, как мне удалось вырастить такого неуправляемого хулигана, — ответила Заваркина с усмешкой, — а я ей тихо и интеллигентно напомнила, что когда я заканчивала школу, то обещала ей нарожать побольше детей и отправить их учиться в Иосааф, чтобы они за меня отомстили.
Их кабинет был темным, страшненьким и очень маленьким, только для них двоих. Кроме двух столов с компьютерами здесь поместилась только тумбочка с чайником и крохотный холодильник. Мебель разваливалась, а на Зулином столе и вовсе было накорябано непечатное ругательство.
Зуля была давней Анфисиной подругой. Они вместе скакали из одной редакции в другую, пока не осели в этой ненужной газетенке, которой предписывалось выдавать безликие материалы о делах города. Газетка пользовалась спросом у той категории жителей, которой нет никакого дела ни до чего, кроме сортов семян.
При приеме на работу барышень убеждали, что газета светская, и к церкви не имеет никакого отношения.