В конце августа, когда работа почти близилась к концу, они с Паддл поехали на автомобиле по деревням и городам на поиски старинной мебели, и Стивен была удивлена, как это ей нравилось. Она ловила себя на том, что насвистывает, ведя машину, и, когда они останавливались вечером в каком-нибудь скромном auberge[32], ей хотелось съесть огромный ужин. Каждое утро она прилежно упражнялась с гантелями; она приходила в форму, чтобы вернуться к фехтованию. Она совсем не занималась фехтованием с тех пор, как покинула Мортон, слишком поглощенная своей работой в Лондоне; но теперь она собиралась фехтовать перед Бюиссоном, так что прилежно упражнялась со своими гантелями. За эти два месяца каникул она привязалась к радушной, плодородной французской деревне, даже после того, как успела привязаться к Парижу. Она никогда не могла полюбить ее так, как холмы и просторные долины, окружавшие Мортон, так, чтобы эта любовь была частью ее существа; но она испытывала к этой Франции, предоставившей ей дом, спокойную и очень искреннюю привязанность. Ее сердце с каждой милей наполнялось все большей благодарностью, ведь это чувство главенствовало в ее натуре.
Они вернулись в Париж в конце октября. Теперь надо было отбирать ковры и занавески; замечательные одеяла из магазина Блана — искусно выкрашенные так, чтобы подходить к любой спальне — тонкое полотно и другие дорогие вещи, включая медную batterie de cuisine[33], которая потом, однако, была отдана в распоряжение Паддл. Наконец армия рабочих удалилась, ее место заняла бретонская прислуга — загорелые, сильные и ловкие на вид — мать, отец и дочь. Пьер, дворецкий, когда-то был рыбаком, но суровое море состарило его до срока. Теперь он уже несколько лет состоял на службе, подверженный ревматической лихорадке, которая ослабила его сердце и сделала его непригодным к тяжелой жизни рыбака. Полина, его жена, была значительно моложе, и она заправляла на кухне, а их дочь Адель, девушка восемнадцати лет, помогала обоим родителям и следила за работой по дому.
Адель была веселой, как весенний дрозд; казалось, она вот-вот зальется песней. Но Полина когда-то стояла и глядела на страшные бури, собиравшиеся над морем, когда ее мужчины выходили на лов; ее отец потерял жизнь в море, и ее брат тоже, поэтому Полина улыбалась редко. Печальной она была, и имела склонность перебирать людские несчастья в деталях. Что до Пьера, тот был невозмутимым, добрым и благочестивым, с глазами человека, повидавшего широкие просторы. Его седые щетинистые волосы были коротко обрезаны en brosse[34], и у него была неуклюжая фигура. Когда он шел, то чуть раскачивался, как будто не мог поверить, что пол в доме не ходит ходуном, как палуба. Ему сразу понравилась Стивен, что было очень лестно, ведь привязанность бретонца нельзя купить.
Так постепенно хаос уступил место порядку, и утром в свой двадцать седьмой день рождения, в канун Рождества, Стивен вселилась в свой дом на улице Жакоб, на старом Рив Гош, чтобы начать новую жизнь в Париже.
Сидя вдвоем в коричневой с белым salle à manger, Стивен и Паддл съели рождественский обед. Паддл купила маленькую елку и украсила ее, потом увешала цветными свечами. Маленький Христос-младенец из воска свешивался вниз и набок со Своей ветки, как будто разглядывал Свои подарки — только теперь не было никаких подарков. Довольно неуклюже Стивен зажгла свечи, когда дневной свет почти померк. Потом они с Паддл стояли и смотрели на дерево, но в молчании, потому что обе предавались воспоминаниям. Но Пьер, который, как все, познавшие море, душою был дитя, разразился громкими восклицаниями. «Oh, comme c'est beau, l'arbre de Noёl![35]» — воскликнул он и позвал с кухни грустную Полину, и она воскликнула то же самое; потом они вдвоем позвали Адель, и все втроем восклицали: «Сomme c'est beau, l'arbre de Noёl!» Так что, в конце концов, маленький восковой Христос-младенец не очень тосковал по Своим подаркам.