Молодой священник серьезно повторил молитвы — древние, примитивные молитвы, которые обычай все же смягчил. Одетая в лиловое шелковое платье, Полина плакала, стоя на коленях; но носовой платок Пьера был развернут на стуле, чтобы уберечь его новые серые брюки. Рядом со Стивен сидели два брата Полины, один в форме, другой отставной, в штатском, но оба с медалями на груди и потому достойно представляющие армию. Там был пекарь с женой и тремя дочерьми, и, поскольку последние не были еще замужем, их глаза чаще останавливались на Жане в его потрепанном костюме, чем на их молитвенниках. Зеленщик сопровождал даму, у которой Полина обычно брала цыплят для жарки на вертеле; а сапожник, который чинил сапоги и ботинки Пьера, сидел, не отрывая влюбленного взгляда от полногрудой, миловидной молодой прачки.
Месса близилась к завершению. Священник просил, чтобы благословение снизошло на пару; просил, чтобы эти двое жили всем на загляденье, не только сами они, но и дети их детей, даже в третьем и четвертом колене. Потом он говорил об их долге перед Богом и друг перед другом, и наконец увлажнил их склоненные юные головы щедрыми брызгами святой воды. Так в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар — всещедрой Святой Девы, что дарит многие милости — Жан и его Адель стали единой плотью в глазах своей церкви, в глазах своего Бога, и как одно целое могли, не дрогнув, противостоять миру.
Рука об руку они прошли через тяжелые двери в автомобиль Стивен, который ждал их. Бертон улыбался поверх белой розетки на своем пальто; толпа, вытягивая шеи, тоже улыбалась. Прибыв обратно в дом, Стивен, Мэри и Бертон выпили за здоровье невесты и жениха. Потом Пьер поблагодарил свою нанимательницу за все, что она сделала, чтобы свадьба его дочери была такой великолепной. Но, когда этой нанимательницы больше не было рядом, когда Мэри последовала за ней в кабинет, жена пекаря вопросительно подняла брови.
— Quel type! On dirait plutôt un homme; ce n'est pas celle-là qui trouvera un mari[116]!
Гости засмеялись:
— Mais oui, elle est joliment bizarre[117]! — и они начали отпускать шуточки на счет Стивен.
Пьер вспыхнул и встал на защиту Стивен.
— Она хорошая, она добрая, и я очень уважаю ее, и моя жена тоже — а что до нашей дочери, то Адель в таком большом долгу перед ней. К тому же она заслужила Croix de Guerre, когда служила нашим раненым в окопах.
Пекарь кивнул.
— Ты прав, мой друг — это же самое я сказал сегодня утром.
Но внешность Стивен была скоро забыта среди веселья этого прекрасного пира — пира, оплаченного ее деньгами и организованного ее заботами. Были и шутки, но они больше не были направлены против нее — они отпускались на счет смущенного жениха, безобидные и добродушные, если немного и вольные. Потом, когда даже Полина еще не успела осознать, который час, в кухню вошел Бертон, Адель убежала сменить платье, а Жану пришлось переодеться в кладовке.
Бертон взглянул на часы.
— Faut dépêcher vous[118] — пошевелитесь, если хотите попасть на chemin de fer[119], — объявил он, как лицо, облеченное властью. — До Лионского вокзала еще ехать и ехать.
Тем вечером старый дом выглядел на удивление задумчивым и на удивление печальным после всего этого веселья. Второй белый бантик Дэвида так и не развязали, и две ленточки свисали с его ошейника. Полина ушла в церковь, чтобы поставить свечи; Пьер вместе с племянницей Полины, которая должна была занять место Адели, готовили ужин. И печаль этого дома растекалась, как ручей, чтобы смешаться с печалью Стивен. Адель и Жан, все так просто… они любили, они поженились, и через некоторое время они снова и снова будут заботиться друг о друге, обновляя свою юность и свою любовь в своих детях. Таким упорядоченным, мирным и безопасным казалось все это, социальная схема, выросшая из самого творения; это попечение о двух юных и пылких жизнях ради тех жизней, что последуют за ними. Это была плодотворная и мирная дорога. Та же дорога была выбрана основателями Мортона, которые воспитывали детей от отца к сыну, от отца к сыну, до пришествия Стивен; и их кровь была ее кровью — то, что они находили хорошим в свое время, казалось таким же хорошим той, что произошла от них. Действительно, среди тех, кто остался вне закона, не было более законопослушного в душе, чем она, последняя из Гордонов.