Удочка была хорошей, телескопической. Самохин купил ее через интернет. Выгодное предложение - и набор розовых желатиновых червячков в подарок. Червячков Самохин сам съел, а удочкой стал любоваться.
Окончив любоваться, Самохин смотал удочку и сложил ее, как телескоп, вдвинув стальные цилиндры один в другой - складывались они с упоительным щелчком. Крючки хищно отблескивали. От них пахло металлом.
"Отпуск", - подумал Самохин.
В городе особо не порыбачишь. Город пыльный, ржавый и величаво-тесный - будто кандалы, сомкнутые на запястьях Волги. Живой рыбы здесь с огнем не сышещь - разве лишь в садках - где рыба перезрелая и бесплодная, с мутными розовыми глазками и тусклой чешуей; вся остальная рыба завозная, из окрестных деревень и рыбхозов, безнадежно мертвая - хоть и свежая, этого не отнять. Свежеубитая, с клеймом "Каспрыбы".
Самохину же хотелось рыбалки.
Он помнил детство в деревне. Розовые рассветы, небо белое и синее, и солнце хищными щупальцами захватывает все новые и новые облака. Они с кузенами сидят на реке и забрасывают удочки в свежие быстротекущие воды. Река лишь называется рекой, на самом деле это канал, но вот рыба в нем самая настоящая. Даже сом на глубине таится, усами шевелит. Речное чудовище, злое божество.
Самохин открыл глаза.
Сейчас он не на рыбалке и не в детстве, а в собственном дачном домике за городом - двадцать лет спустя.
Отпуск.
Вечерело, свежий ветер теребил занавески. Самохин встал и поставил чайник. Хотелось кофе. Он заглянул в бадью и обнаружил, что вода кончается.
Надо набрать еще из бассейна.
Бассейн. Смешное название. Колодцы здесь называются бассейнами. Порой Самохин путал их с настоящими бассейнами - где отечные мужики в резиновых шапочках плещутся кролем под руководством инструктора.
Самохин вышел на улицу и поежился. Ветер был сильным, за алеющим горизонтом медленно набухала кроваво-сизая гроза, полускрытая стеной домов. Он взял два ведра и направился к бассейну.
Затянутый тиной и илом пригород, частный сектор. Сюда еще не добрались нержавеющие лапы Водоканала, поэтому водой их снабжал водовоз, советского построя машина со скошенным лбом кабины и облупленным синим баком. Недавно как раз был завоз, воды предостаточно. Самохин откинул тяжелую, пропитанную сыростью крышку бассейна и заглянул внутрь.
Вместо своего отражения в квадратной рамке он увидел в воде какое-то бурление. Внутри барахтались тени.
Ему это не понравилось.
"Лягушек, что ли, завез?" - подумал Самохин и поежился. Не очень-то хотелось пить воду с лягушачьей икрой. Да и вообще.
- Спасите... Тону! - донеслось снизу.
Самохин, дёрнувшись всем телом, отшатнулся назад. Одно ведро покатилось по земле, другое он прижал к груди, с подозрением и даже с неприязнью смотря на сбитый, влажный край колодца. Потом, опомнившись, бросился вперёд и вновь склонился над тёмным, волнующимся зеркалом, в котором плавали редкие, тонкие травинки да несколько мелких щепок. Сердце Самохина забилось чаще, сильнее, и в то же время как-то спокойнее.
"Ребёнок упал, - подумал Самохин, но в то же время его не покидало ощущение, что его разыгрывают, что кто-то шутит над ним, и сейчас, вынырнув, испугает. - А может быть, и закинул кто, ребёнка. Специально.
Самохин вновь увидел серое, неспешное шевеление в глубине бассейна, будто кто-то на секунду поднялся к поверхности и тут же канул вниз. Он стал расстёгивать рукава, быстро торопливо, но, расстегнув всего одну пуговицу, выругался и, забыв про рубашку, он перевесился через цементный край, больно врезавшийся в живот, и вытянул руку туда, где вновь мелькнуло что-то живое. Рука почти по локоть опустилась в воду, прошла влево-вправо, зацепила что-то твёрдое, в чём через одну ужасную секунду Самохин с облегчением распознал крупную щепку, а затем под ладонью вдруг пробежало что-то большое, прохладное и мягко-скользкое, будто крупная рыбина. Самохин в ужасе и отвращении выдернул руку из воды, неосознанным жестом провёл ею по рубашке на своей груди и поморщился - рука была вся в слизи.
"Неужто труп? - подумал он, смотря вниз. Там опять не было видно ничего. - Уже разложился и..."
Он помотал головой, вновь вытирая пальцы о рубашку. Затем нерешительно взялся за пуговицы. Мысль о том, что ему придётся опуститься в эту воду, где плавает, возможно, распухшее, склизкое тело, заставила его поёжится. Мокрый рукав неприятно тяжелил и холодил руку, мелкие струйки затекали на живот.
Самохин решительными, уверенными движениями достал из кармана телефон.
"Позвоню в милицию, - решил он, чувствуя облегчение от того, что больше ему не надо представлять, как он опускается в бассейн. - Может, подшучивают, а может, и труп. Пусть приезжают и смотрят. А я не буду. Я и не должен".
Внизу мягко, осторожно плеснуло.
- Ну ты чего? - услышал Самохин тот же голос. - Купаться полезешь, или нет?
На тёмной воде, окружённое густой паутиной чёрных, с зелёным отливом волос, белело женское лицо. Молодое, совсем бледное и неприятное. Если бы не сияющие влажной зеленью огромные смеющиеся глаза, он бы назвал это лицо некрасивым, но с ними оно обретало спокойную, уверенную красоту, какой могут похвастаться испорченные дети в богатых семьях.