В страхе бежали спартанцы из города в чистое поле.
Но лабиринт узких улиц не всем удалось им покинуть.
В дымном чаду умирали в отчаяньи, корчась от боли,
Как во дворце Минотавра, пришлось им в безвестности сгинуть.
Тридцать спартанцев остались в живых и с добычей изрядной.
Ждать было некого больше теперь и вожди были правы.
Вечер ужасный прошёл, растворился во тьме непроглядной,
Воды струил Борисфен, дул Борей, шелестели дубравы.
Древняя Ночь, старше мира, рождённая хаосом чёрным,
Вмиг Артемиду смирила заставив принять облик девы.
Звёзды, раскинувшись в небе ковром бесконечно огромным,
В волнах широкой реки серебром рассыпали посевы.
Быстро во тьме вдоль реки шли спартанцы забыв про усталость.
Пленных вели, и несли много ценной посуды.
К дочери Хели убитой Евфим стал испытывать жалость -
В душу убийце с укором глядели глаза-изумруды.
Только один их корабль принял всех, а другие остались.
Дружно ударили весла и вспенили тёмную воду.
К морю большому дойти до рассвета ахейцы пытались -
Выйдя назад уцелевшими, славы прибавить походу.
Дул им Борей в парус выпуклый, сильно течение гнало.
Будто в ночи Ахелой быкобокий помог им нежданно.
Не было в скорости той покровителей Спарты сигнала,
Просто могучей рекой Борисфен волны нёс неустанно.
Вот Аполлон в колеснице промчался по небу как птица.
Утро настало и все ожидали погони опасной.
Гнев Артемиды, убийства ахейцев могли повториться,
Ярость медведицы неукротимой, охотницей страстной.
Быстро отплыли от устья и вышли на берег устало.
Пиршество вечером поздним устроили в честь Аполлона.
Мясо овец благородных и хлеба с вином всем хватало,
Пьяные воины пленниц несчастных бесчестили лона.
Улию грубо отнял тут Патрокл от груди амазонки.
Стал говорить, что сменяет её на стихи про героев.
Или он девочку кинет волкам, что следят сверху зорко,
Из-за шиповника, розовой скупии и сухостоев.
'Это не просто дикарка-дитя, это дочь Эврепида.
Я подчинюсь угрозам таким на вакхическом пире!' -
Стал Филоменес настраивать струны кифары для вида.
Звонко запел он с прибрежным Зефиром в прохладном эфире:
'Царь Еврисфей клятву взял у Геракла идти к амазонкам.
Пояс царицы он должен добыть, что ей дан был Аресом.
Вышел корабль к Фемискире, растаял он за горизонтом.
Был с ним Тесей, что быку Минотавру живот перерезал.
Вскоре Геракл в жаркой Мизии царство создал Гераклиду.
У Фемискиры встречала его Ипполита с подарком.
Пояс царица решила отдать просто так, биться только для виду.
Вышли и все амазонки пришельцев увидеть на береге жарком.
Только всесильная Гера вредя зло Гераклу, где можно,
Стала внушать амазонкам убить сына Зевса скорее.
Девы решили сражаться с пришельцами неосторожно,
Только Геракл всех наездниц в бою был сильнее.
Пала от рук сына Зевса царица наездниц безгрудных.
Пояс её взял Геракл, а Тесею отдал дев прекрасных.
Ночью сожгли на кострах победители трупы.
Утром унёс их корабль от земель и обильных, и разных'.
Так пел о подвиге смелом Геракла поэт ночью чёрной.
Спали уже и Евфим, и Патрокл и другие спартанцы.
Очень немногим ещё не закрыл глаз Морфей утончённый,
Дев заставляли они исполнять бесконечные танцы...
Утром отплыли к Тавриде оставленной раньше.
В устье обратно понёс ветер вдруг их корабль большеглазый.
Он загонял их в болото большое всё дальше и дальше,
Здесь пахло смертью, пустыней, холерной заразой.
Тщетно пытались они ставить парус, грести, как умели,
В воду сходили по пояс, толкали корабль и тянули.
Долго блуждали в болотистых дебрях, садились на мели.
Трое спартанцев любивших насиловать дев утонули.
Не было здесь в камышах ни течений, ни знаков.
Солнца не видели в облаке, как бы они не трудились.
Всюду лежал горизонт бесконечный, как ночь одинаков.
К вечеру звёзд не найдя, стало ясно - они заблудились.
В белом тумане ночном, в свете ламп жировых видно стало -
Девы-лимнады запели вокруг, огоньки зажигая.
Нимфам покорны пошли семь спартанцев за ними устало.
Но не вернулись, отваги оставшимся не прибавляя.
Стали другие один за другим уходить через плавни.
Крик их стоял в темноте, поедаемых и утопавших,
Не было этих свирепых и храбрых спартанцев тщеславней,
Но пали жертвой лимнад, их живём пожиравших.
Лица зелёные нимф и глаза изумрудного цвета,
Лап перепончатых шелест и пение тихих мелодий,
Вскоре ахейцев оставшихся околдовали к рассвету.
Стали желать все объятий болотных отродий.
Стал Филоменес играть на кифаре и петь просто звуки.
Этим немного воздействие чудищ болотных ослабив.
Встали Евфим и Патрокл со скамьи и мечи взяли в руки.
Жертву решили они принести, пленниц всех обезглавив.
'Пусть будет жертва дана Аполлону!' - воскликнул Евфимий.
С силой взмахнул он мечём и несчастную в шею ударил.
Мир становился в тумане болотом всё необъяснимей,
И не срубил головы, словно был он как воин бездарен.
Громко крича поползла вся в крови амазонка.
Страшно страдая от раны молила о смерти скорейшей.
Взял двусторонний топор и ударил спартанец вдогонку,
И голова отлетела от тела, и срез был чистейший.
В этот момент стал корабль уходить в ил болотный, как в бездну.
Словно Харибда его поглощала свирепо и жадно.
Жертву не принял никто из богов - их молить бесполезно,
Сцену с Олимпа, наверно, они наблюдают злорадно.
Бросился к Улии бедной поэт Филоменес моля об отсрочке.
Взяв осторожно, вложил с тканью мягкой в корзину от хлеба.
И по калено в воде, потянувшись, он бросил корзину на кочку.
Скорбно взирая в последний раз в жизни в суровое небо.
Вспомнил он мать, нежный взгляд и знакомые нежные руки,
Ветер долин благодатных и музыку рек быстроводных.
Всё пролетело как миг, вешний сад, поцелуи подруги,
Звуки кифары и флейты в пространствах свободных...
Быстро Харибда глотала корабль, а лимнады ей пели.
Вот уж Евфим и Потрокл задохнулись в пучине жестоко.
Паруса только кусок небольшой возвышался на мели -
Всё, что осталось от храбрых ладей, смерть принявших до срока.
Скрылись лимнады насытившись плотью и пением страстным.
Плакало тихо дитя амазонки и воина Спарты.
Жизнь лишь начавшись окончилась в страшном болоте напрасно,
Здесь рыси рядом ходили огромные, как леопарды.
В небе Луна появилась теперь, осветив всю округу,
Медленно шли с колесницей её два быка сребророгих.
Вот протянула Луна к Борисфену прозрачную руку,
Просто играла, давала дорогу во тьме для немногих.
Вышла волчица на свет между кочек болотного ила.
Все шесть сосков многощедрых полны молоком её были.
Быстро волчица корзину с ребенком зубами схватила,
И побежала, и тени кустарников вскоре их скрыли...
Зевс на Олимпе сидел на огромном сияющем троне,
И наблюдал как течёт Океан в небесах через край Ойкумены.
Он подчинялся и правил, и думал об общем законе,
Сам изменяющий, сам жертва вечной коварной измены.
Рядом бродила Афина на землю задумчиво глядя.
Под облаками лежали Олимпа хрустальные склоны.
Струями косы Луны серебрились на снежном наряде,
Лестницы, портики все украшая дворца и колонны.
Тихо о чём-то свирепый Арес говорил Аполлону,