Купер, доктор, Патчи, Гест и Хемингуэй, упав в свои кресла на террасе, смеялись и гомонили. Купер поранил руку о проволоку. Хемингуэй принес бинт и виски – сначала щедро полил на рану, потом дал выпить актеру.
Я постоял немного у края террасы, глядя в сторону дороги. Все было тихо, никакого движения. Я забрал свой пиджак и пожелал всем спокойной ночи. Купер потряс мне руку, извинившись за бинт.
– Рад был познакомиться, боевой товарищ, – сказал он.
– Взаимно.
– Спокойной ночи, мистер Лукас, – откликнулся Гест. – Скоро, полагаю, увидимся на «Пилар».
Доктор, еще не отдышавшийся, поклонился, Патчи с улыбкой стиснул мое плечо.
– Виски на посошок, Лукас? – спросил Хемингуэй без улыбки.
– Нет. Спасибо за ужин.
У себя во флигеле я переоделся во все темное, достал из сумки фонарик и пошел потихоньку к свиной загородке, а после к дороге. На мокрой траве у обочины недавно стояла машина. На кустах были поломаны ветки. У загородки поблескивала в грязи единственная медная гильза 30.06, отстрелянная тоже недавно.
Я вернулся на финку и снова встал так, чтобы свет с террасы не доставал до меня. Купер тоже распрощался и ушел спать. Ибарлусиа увез доктора на красном двухместном родстере. За ними, на «кадиллаке», отправился Гест. Через двадцать минут свет погас.
Я затаился в манговой роще у гостевого дома, прислушиваясь к звукам тропической ночи. Сначала думал об актерах, писателях и мальчиковых играх, потом вообще перестал думать и только слушал.
Спать я лег незадолго до рассвета.
8
В понедельник утром Хемингуэй повез меня в портовый городок Кохимар, где стояла его лодка. Там нас уже ждали Уинстон Гест, Патчи и Грегорио Фуэнтес, первый помощник и кок. По их косым взглядам и тону Хемингуэя я чувствовал, что меня будут испытывать.
Согласно приказу Хемингуэя одеться по-корабельному я был в полотняных туфлях, шортах и синей рубашке с закатанными рукавами. Писатель тоже облачился в свои мешковатые шорты, баскские эспадрильи и сильно поношенную, с обрезанными рукавами фуфайку. Фуэнтес – поджарый, темнокожий, с быстрым крепким рукопожатием – был в черных брюках, длинной белой рубахе навыпуск и босиком. Гест пришел в холщовых штанах и белой в желтую полоску рубашке, подчеркивавшей его кирпичный румянец. Он переминался с ноги на ногу и бренчал мелочью в кармане. Ибарлусиа оделся как тореро в выходной день: белые брюки в обтяжку и дорогой хлопковый свитер. Команда, одним словом, подобралась пестрая.
С яхтой Хемингуэй меня познакомил наскоро – ему не терпелось отчалить, пока погода хорошая, – но чувствовалось, что он ею гордится.
С первого взгляда «Пилар» не очень-то впечатляла. Тридцать восемь футов в длину, черный корпус, зеленый верх. Типичная рыбацкая лодка для богатых любителей, какие сотнями стоят в гаванях Майами, Санкт-Петербурга и Ки-Уэста. Я, однако, заметил лакированное дерево кокпита и бронзовую табличку рядом с дросселем и рычагом передач:
БОРТ 576
ВЕРФИ УИЛЕРА
1934
БРУКЛИН, НЬЮ-ЙОРК
Верфи Уилера выпускают качественную продукцию. В кокпите Хемингуэй показал мне панель управления, зорко следя, смыслю ли я в этом хоть что-то. Там была еще одна табличка, ЭНЕРГЕТИКА НОРСМАН, и четыре прибора: тахометр, измеритель уровня масла, измеритель температуры двигателя и амперметр. Слева от руля имелась еще панель освещения с кнопками ЯКОРЬ, ХОДОВЫЕ ОГНИ, ПОМПА, СМАЗКА, ПРОЖЕКТОР. Хронометр и барометр висели в каюте на опорном столбе.
– Заметил, что я и открытый мостик велел поставить? – спросил Хемингуэй.
– Заметил.
– Скоростью можно управлять оттуда, но моторы запускаются здесь. – Он показал ногой на две кнопки в палубе.
– Тут ведь два двигателя?
– Угу. Оба, само собой, дизельные. Главный – «крайслер» на семьдесят пять лошадей, второй – «ликоминг» на сорок. После набора скорости я отключаю второй, чтобы снизить вибрацию. «Крайслер» смонтирован на резине. – Он положил свою большую руку на дроссель. – Если повернуть под нужным углом, он сам перейдет в холостой режим.
– А второй-то зачем?
– Запасной движок никогда не мешает.
Я с этим не согласился – зачем лишний вес и лишнее техобслуживание, если основной дизель работает хорошо, – но промолчал.
Мы вышли из рубки. Фуэнтес уже приготовился отдать носовой.
– Длина кокпита – шестнадцать футов, ширина – двенадцать.
Здесь имелись сиденья, вполне удобные.
Хемингуэй похлопал по заднему люку.
– Здесь помещается триста галлонов горючего и сто пятьдесят – питьевой воды. В кокпит, если надо, можно загрузить еще сколько-то бочек. В носовой каюте две двухъярусных койки. Гальюн опять же имеется. Кстати, Лукас: туалетную бумагу кидай в иллюминатор, а не в сральник – помпа от нее засоряется. На камбузе есть ящик со льдом и спиртовка с тремя горелками. Корма срезана так, что до воды остается всего три фута, и там приделан ящик для рыбы. Вопросы есть?