«Курс учения в степных школах полагается следующий: а) чтение и письмо на киргизском и русском языках; б) первые четыре правила арифметики и в) переводы с киргизского на русский и обратно с объяснением при этом грамматических форм обоих языков». И ничего больше — даже того, что есть город Оренбург. Все должно было оставаться в окоёме.
Зато в остальном «Правила о школах, учрежденных при Оренбургском и Уральском укреплениях и при фортах № 1 и Перовском» составляли полных четыре части в тридцать один параграф. Забор рос по окоёму, вылущивая содержание… «Классная и спальная мебель каждой школы должна заключаться в нарах (с матрацами из грубого холста, набиваемыми соломой или сеном), столах, скамейках и большой учебной доске — все плотнической работы; а кухонная посуда — в железных ведрах и чайниках… Ножи для резания мяса воспитанники должны иметь свои. подсвечники и щипцы для свеч употребляются железные.»[70] Природное буйство порывов дяди Хасена и дяди Кулубая укладывалось в строгие административные рамки, обретало государственный смысл.
Ведомость по предметам, необходимым в школе, лежала перед ним… «Аспидные доски — 3… Счеты большие — 2… Доска с козлами для арифметических упражнений — 1… Чернильницы — 2. Перочинные ножи — 3. Карандаши — 1/2 дюжины… Мел комовой — 10 фунтов». И шнуровая книга, в которую записывается по каждому пункту расход. Ежемесячно составляется о том обязательный отчет, где каждый параграф получает обстоятельное освещение. В свою очередь, от лица коменданта укрепления идет в областное правление соответствующее донесение о деятельности школы, составляемое, естественно, тем же смотрителем и учителем школы в одном лице, только уже с контрольной позиции.
Имеется в том особый смысл, чтобы не оставалось учителю времени для широкого дела. Сам воздух школы должен быть пропитан встречным духом к дяде Хасену и дяде Кулубаю. Фигура Евграфа Степановича Красовского вставала во всей значимости. Только ведь был еще русский язык, которого никак им невозможно было отменить.
Он сознательно не стал собирать детей в школу поодиночке. В таких случаях есть обычай везти подарки и устраивать особо своего человека. В один и тот же час прямо из толпы позвал он их в школу, чтобы не имели никаких преимуществ друг перед другом.
И не отпустил он их также на той, что происходил в день открытия школы. Не с праздника надлежало начинать дело, и узунским кипчакам следовало впитать это с первого школьного звонка. Он вырывал их из окоёма сразу, с первого дня…
«16 марта 1864 года. Укрепление Оренбургское… Добрейший Николай Иванович!.. 8 января совершилось давно ожидаемое мной открытие школы, и поступили в нее 14 киргизских мальчиков, мальчиков славных, смыслящих. Как голодный волк за барана, взялся я горячо за учение детей, к крайнему моему удовольствию, мальчики эти в течение каких-нибудь трех месяцев выучились читать и даже писать по-русски и по-татарски. Методу учения я занял у Вас; даю им сперва названия предметов, исключительно слова, относящиеся к имени существительному; потом названия качества предметов — имени прилагательному; потом соединения названий предметов с их качествами, далее — глаголы, а потом спряжения и склонения слов, род и число, далее — примерными тому разговорными переводами из «Самоучителя». Два воспитанника прежние еще мои питомцы, почти выучили уже эти правила: занимаются разговорными переводами и читают «Детский мир», из которого так же делают переводы. Когда воспитанники мои начнут немножко говорить по-русски, я смешаю с ними и русских мальчиков, детей здешних поселян, на что имею законное уже право… Стараюсь всеми силами, чтобы подействовать еще на их нравственность, чтобы они впоследствии не были взяточниками. Посмейтесь надо мною, я иногда являюсь к детям в пустое от занятий время официально муллой и рассказываю, что знаю, из духовной истории, прибавляя к тому и другие полезные удобопонятные рассказы.
Если Вас не затруднит, то просил бы выслать мне пять или шесть «Самоучителей» и еще других таких книг, которые почтете для детей полезными… Мое постоянное стремление душевное клонилось к тому, чтобы непременно быть полезным человеком, а теперь мысль, что достигаю этого, — утешение мне во всем… Я прошу Вас как прежнего доброго Николая Ивановича, не забывайте только меня… Весь, весь, весь Ваш Ибраш…»