Давно уже пора было быть Акколю или хоть соседним озерам, по ни зимовья, ни реки все не было видно. Может быть, так и проехали они сверху по засыпанным снегом озерам? Лошади в санях, хоть и содержались перед тем в теплой конюшне, стали выбиваться из сил. Они теперь надолго останавливались, мотая головами, потом сами трогались дальше, неизвестно в какую сторону.
На третий день лошади уже стояли по брюхо в сугробе, а они лежали в санях, прижавшись друг к другу и даже не отбрасывая с натянутой сверху кошмы падавший снег. Буран все не кончался…
Первыми встрепенулись лошади, задвигались, приминая боками сугроб, и одна голосисто заржала. Где-то в белой тьме раздалось едва доносимое ветром ответное ржание. Потом уже послышался человеческий голос.
— Так то вы, Ваше высокоблагородие!
Тургайский сотник Серебряков стоял над ними, держа коня в поводу. Из снега показались еще люди в бурках и полушубках. Оказалось, Яков Петрович разослал команды к зимовьям во все четыре стороны, чтобы проверить, не терпят ли там крайнее бедствие.
— На Акколь? — хмыкнул один из казаков. — Так то верст семьдесят отсюда, совсем в другой стороне!
Часа через два приехали вместе с командой на зимовье Джакаемова рода. С десяток кое-как прикрытых камышом юрт стояли посреди жидких тугаев. Даже и ложбины, чтобы укрыться от ветра, здесь нигде не было. Остатки собранной с осени травы лежали под смерзшимся снегом.
Они расположились в лучшей юрте. На одной стороне помещалось семейство хозяина: старая мать, жена и четверо малолетних детей. Сзади стоял ларь для муки и припасов. Все остальное свободное место занимали два верблюжонка и теленок. Ветер свирепо врывался в невидимые глазу щели и гулял в середине. Люди и животные жалобными глазами смотрели в едва горевший посредине огонь. Его то и дело задувало ветром, слышался треск ломаемого камыша. Все жилище вздрагивало и вот-вот могло быть разбросанным и унесенным бурей.
— Ой, Кудаяй![100]- испуганно приговаривала старуха при каждом сильном порыве ветра.
Они молча сели у огня.
— Так без нас ты уж не трогайся с места, Ваше высокоблагородие! — сурово сказал ему Серебряков.
Казаки и солдаты поехали дальше. Он заснул под вой ветра и причитания старухи. Под утро он проснулся от женского плача. Жена уговаривала хозяина не идти искать скот, засыпанный в степи снегом. Тот с черным от горя лицом ничего не отвечал и потуже стягивал свой кушак.
— Эй, ага, не ходите, — стал и он говорить. — Из-за скота жизни лишитесь!
Тот посмотрел на него невидящим взглядом и продолжал одеваться. Проверив, крепко ли сидят ноги в сапогах, хозяин пошел к двери и сказал, не поворачиваясь лицом к жене:
— Я должен Алтыбаю двадцать рублей, больше никому…
Через два дня возвратился сотник Серебряков. Солдаты везли с собой в санях голодных, обмороженных людей, найденных в дальних зимовьях. Рассказывали, что там погибло до пятнадцати человек, а оставшиеся страдают от голода, так как весь скот пропал.
Хозяин юрты, так и не нашедший своих овец, сидел у огня, не поднимая головы, старуха все причитала в закутке: Ой, Кудаяй!» Они поехали с командой обратно в Тургай…
В укреплении освобождены были все помещения. Даже в старой казарме селили людей, женщин с детьми. Школа и половина его собственного дома были заняты пострадавшими. А солдаты все привозили с дальних зимовий новые жертвы джута. Некоторые приходили сами. Каждые пятнадцать минут раздавался звон с колокольни, чтобы заблудившиеся в степи нашли дорогу.
Но больше людей оставались на своих местах и умирали от голода, заносимые снегом. Каждый день варил Нигмат по полному котлу каши, и школьные запасы были на исходе. Ученики разносили горячую еду в мисочках для находящихся здесь детей, и те ели, обжигаясь. Мука в ермолаевских лавках достигла в цене шести рублей за пуд, и стали голодать уже и в городе.
Яков Петрович кричал в эти дни на всех, кто подворачивался ему на пути: на жителей, на солдат, на голодных детей, что теснились кучками на устроенных для них нарах. И, странное дело, дети нисколько не боялись грозного старика-полковника. Из уезда в четвертый раз отправили рапорт о бедствии, но ничего не приходило в ответ. Даже почта третью неделю не доставлялась в Тургай.