— Я, милостливый государь, старый тургаец, да-с. Вот и школа, как видите, здесь моя! — говорил полковник хриплым, резким голосом, переходя с ним почему-то вдруг на официальный тон. А вечерами дулся в шашки с «мерзавцем» Семеновым, который, уйдя в чистую отставку, так и остался служить при командире, хоть имел неплохое гусиное хозяйство внизу на Тургае.
— Как ходишь, дубина? — слышался из гостиной крик. — Али не видишь, что дамкой тебя бью!
— Так мы и дамку у твоего высокоблагородия схрямкаем. Чтобы не очень форсу себе позволяла, — спокойно отвечал Семенов.
Всякий день то тут, то там в Тургае слышал распекающий голос «деда», как звали его здесь. Регулярно являлся он в училище и ремесленную школу своего имени, наводил порядок:
— Какая нерадивая бестия лопаты во дворе бросила? Где дежурный? Эй, Бабин!
И ругался по-казахски. Ученики говорили ему «агай» и вели с ним точно так же себя, как с суматошным привередливым дедом где-нибудь в ауле. Если и был человек, чье имя следовало бы навечно оставить на тургайской школе, то именно Яков Петрович Яковлев.
Однако, когда шли занятия и звенел звонок, начальник уезда и на улице не позволял никому кричать близко к школе. Два раза видел он, как заглядывал полковник в окна, когда вел он уроки, и, не решившись помешать, уходил.
— Стар, батюшка, сделался, ноги болят! — как-то жалобно сказал Яковлев, когда прощались утром на крыльце его дома. Они обнялись, и старик всплакнул.
Когда уехали уже полверсты от Тургая, услышал он звонок: слабый, дребезжащий. Султан Бабин все спрашивал, зачем ему необходим старый школьный колокол, что провисел здесь больше двадцати лет. Он так и не сказал Бабину в чем дело, обещал только колокол в школу возвратить.
В Иргизе он тоже одну неделю проверял училище, а другую сам давал уроки. Кроме того, говорил со своими бывшими учениками, которые сделались значительными людьми в уезде, о возможности открытия рукодельной школы для девочек. В училище все было в порядке, только построенный из плохого воздушного кирпича дом оседал, прохудилась часть земляной азиатской крыши. Следовало начинать разговор с начальством о новом здании…
Еще через неделю был он в Актюбе. Школа недавно только переехала сюда, и руководил ею самый толковый из его учителей — казанец Арсений Мозохин. Три года тот управлялся в старом городище, где в одном доме со школой обретало медресе. Вовсе неграмотный мулла-ишан Хуббунияз строил всякие козни. Но и доверенное лицо губернатора — помощник начальника уезда Баядиль Кейкин тоже в душе не хотел школы. Однако учитель повел дело вроде господина Дынькова. Сначала пресек ежедневные пятикратные отлучки учеников на молитву, перенеся их в школу. Такое предусматривалось правилами веры. Потом Мозохин выдворил служителя, что приходил с палкой гнать учеников на молитву. Пришлось помогать ему во всем, переписываться самому с Баядилем, с ретивым муллой.
Даже и теперь, в Актюбе, Баядиль Кейкин не отходил от школы, все стремясь к чему-нибудь придраться.
— Этот сарыорыс хочет обычай казахский изжить, всех русскими сделать! — зло бросил ему Баядиль, когда учитель зачем-то вышел.
Так, «желто-русыми», называли русских людей, стремясь причинить обиду. Между тем Мозохин, хорошо уже говоривший по-казахски, никак не делал того, что приписывал ему Кейкин.
— Опять, Баеке[106], Музаффар Чокин и Айбасов не хотят русскую книгу читать. Кто их учит этому? — простодушно удивлялся Мозохин.
Доверительно-уважительное от Баядиля.
— Ай, господин Мозохин, от невежества все происходит, — отвечал с ласковостью в глазах Баядиль, поддерживая за рукав молодого учителя.
Оставшись наедине с Мозохиным, он сказал:
— Вы Арсений Андреевич, при Кейкине не очень откровенно говорите. Он не из наших друзей.
Две недели, ни дня меньше, находился он в Актюбинском уезде. Проведя установленную проверку и дав показательные уроки, он поехал дальше. Законченный круг в две тысячи верст составляла его инспекторская поездка. Близко уже был Оренбург. Сухой раскаленный ветер ровно дул в спину. Он знал, что его ждет…
— Да как осмелились вы, милостивый государь, вмешиваться в дела правительства? Влиять в неизвестных целях на выбор гражданской власти… У меня в области!
Шпоры царапали пол. Глядя в круглые бессмысленные глаза, он думал, как легко Баядилю Кейкину или брату его Жумагулу обходиться с такими людьми. Тысячелетний опыт окоёма у них за спиной. И вот уже, набросив невидимый курук на такого человека со всеми его лентами и орденами, ведут в необходимую им сторону.