Едва он вошел, учитель Алатырцев заметил новое его состояние.
— Садитесь к нам, Алтынсарин!
Тимофей, открывший буфет, чтобы достать специальную для него булку, недоуменно опустил руку. Он же сел к общему столу, а не на обычное место у шкафа. Никто и не обратил на это внимания.
— Все так, господа, но кому поручается проведение в жизнь этих святых предначертаний. — Молчавший до сих пор капитан Андриевский говорил с отчужденным лицом. — Неужто вовсе не знакомы вам прописи нашей бюрократии, претензия ее быть первым классом общества. Меж тем именно она намечена служить судьей между крестьянином и землевладельцем. Как бы первый не остался без воли, а второй без земли. Слыхали, что делают уже во внутренних губерниях наши мундирные демулены[37]. Целые деревни переписывают на фабрики, а чистая земля остается владельцу. За что имеют свою половину от владельца, а другую от держателя фабрики. Не то ли предстоит для всей России?
— Приглашенные в Петербург депутаты от просвещенного дворянства ясно высказали свое желание участвовать во всех стадиях дела. — Мятлин убеждающе повернул руку ладонью вперед. — Все должно происходить гласно и выборно. Кроме того, ставится вопрос об одновременном введении суда присяжных и свободе для печати по всем пунктам предстоящей реформы. Заявлено прямо, что «крестьянское дело не может решиться спокойно и правомерно иначе, как на изложенных основаниях». Замечу, господа, что слово «спокойно» было подчеркнуто при этом в адресе государю!
— После чего и последовал высочайший циркуляр с воспрещением в любых собраниях касаться крестьянского вопроса! — заметил учитель Алатырцев.
— Но господа тверские дворяне не приняли к сведению сей циркуляр как высочайший, а лишь подписанный господином Ланским[38],- не отступал Мятлин. — Господин Европеус от их лица прямо отвел главенствующую роль при этом деле бюрократии, как все угнетающей силы, преследующей лишь свои частные выгоды. Они, как мы знаем, прямо противоположны интересам общества и воле государя!
— Европеус, Унковский[39]- только и слышно на углах! — отмахнулся Андриевский.
Мятлин, не опускающий своих рук, напал на него.
— Вы, казачество, Иван Матвеевич, не понимаете в должной мере интересы коренной России.
— Мы, казачество, и впрямь что-то не так понимаем. Двести лет не сидели в рабах да своими трудами жили! — отрезал Андриевский.
От Мятлина пахло душисто, и он вдруг подумал, что так же пахло хорошим мылом от скупающего души чиновника из книги. Учитель Алатырцев молчал большей частью. Иван Анемподистович Куров, поправив рукава полудомашнего архалука, в котором перешел коридор к соседу, заговорил солидно, негромко, с внутренне принятым спокойствием. Так говорил нынешний губернатор, и за ним все другие чиновники. Наверно, и в Петербурге кто-то так говорил. При прежнем губернаторе все выражались по-иному — громко и резко.
— Уверен, господа, мы сойдемся в том, что главное в сем нелегком вопросе — польза отечества. Не столь уж беспомощна и неблаговидна наша правительственная машина…
— Хабарники все! — бросил Андриевский.
— Позвольте, Иван Матвеевич, заметить вам, что я тоже принадлежу к упомянутому сословию, однако…
— Эх, да знаем, что вы не берете, господин Куров, да толку что. Коль одна половина берет, а другая не берет, то достаточно ли этого. Впрочем, ответьте прямо, коль позовет вас к себе Евграф Степанович Красовский да скажет, что племянника следует в присутствие к вам пристроить или там кого в орденский список внести, то как вы в этом случае поступите?
— Ну, тут другое.
— Как же, по методе Ляпкина-Тяпкина, борзыми щенками…
Книжки в мягких переплетах с муаровым титулом лежали прямо перед ним. Он взял по привычке, начал смотреть. И забылся совсем… «Мы рабы, потому что мы господа… Или вовсе не будет России, и след ее, отмеченный ненужной кровью и дикими победами, исчезнет мало-помалу, как след татар, как второй неудачный слой северного населения после финнов. Государство, не умеющее отделаться от такого черного греха, так глубоко взошедшего во внутреннее строение его, — не имеет права ни на образование, ни на развитие, ни на участие в деле истории… Неужели грозные уроки былого всегда будут немы?..»[40]
38
Ланской С.С.- министр внутренних дел (1855-61 гг.), член Секретного Комитета по крестьянскому делу.