Выбрать главу

Однажды я спросил его, почему он бросил скульптуру, почему стал работать в партийном аппарате. Иронически усмехнувшись, он сверкнул на меня стеклами очков: «Разве тебе не известно, как бывает в жизни? У кого есть талант, тот ваяет, у кого нет, тот объясняет».

Но он возводил напраслину на себя. Думаю, я не ошибался, считая его одаренным скульптором. Мне нравились его рожденные в муках творчества фигуры, вылепленные нервными пальцами мастера, в них всегда была метко схвачена суть выражаемой идеи. (Чаще всего он создавал образы людей в процессе труда. Но не на трудовом процессе заострял свое внимание скульптор. Это сразу бросалось в глаза. В центре его замысла всегда стоял человек, его мысли, надежды, устремления, а не торжество его физических усилий. Геза тоже весьма похвально отзывался о его работах.)

— Уж не Гезу ли Балла видел я здесь только что? — спросил он. — Вместе с Фодором и его компанией?

— Ты не ошибся, он здесь.

— Вот идиот! Лучше бы писал свои картины. — И еще раз повторил свой вопрос: — Что творится в городе?

— Не разберешь. Ад кромешный.

— И здесь столпотворение. Одно другого не лучше.

В коридоре вдоль стен лежали ничем не прикрытые матрацы. Очевидно, те, кто находился в здании, ночью спали на них. Селеш сел на один из матрацев и потянул меня, чтобы я сел рядом с ним. Признаться, в тот момент я не имел ни малейшего желания беседовать с ним. Он раздражал меня. Возможно, из-за тяжелого запаха, исходящего от его тела.

— Где Бачо? — поинтересовался я. — Не знаешь, он здесь?

Силард Селеш удивленно взглянул на меня.

— Ты что, с луны свалился? Его уже давно нет у нас!

— Неужели? — спросил я разочарованно.

— Разве ты не слышал, он основал секту так называемых «марксистов-непротивленцев», провозгласивших своим кредо непротивление злу насилием. Прямо ни дать ни взять толстовцы. — Мой собеседник зло рассмеялся. Что-то беспощадное было в его смехе, хотя я даже представить себе не мог этого человека жестоким.

— Это Бачо-то?

— Он самый. Уже и бороду отрастил себе! Возможно, и философию подогнал под нее соответствующую.

— Это Бачо-то? — переспросил я. И снова мне стало дурно до дрожи в коленях, как в ту минуту, когда я выходил из кабинета Бачо после отпущения грехов.

— Неужели ты не видел его на захоронении останков Райка? — спросил Селеш и, не дожидаясь ответа, принялся мне объяснять: — Стоял там в сандалиях. А ведь погодка-то была довольно прохладная. Стоял обросший, с длинной бородой. Слезы так и катились по ней… — Мне показалось, что голос моего собеседника чуть дрогнул. Он продолжал, но уже другим тоном: — Огромную бородищу отрастил. — Достав из кармана изрядно помятую пачку сигарет, он предложил мне: — Закуришь?

— Я ищу Андраша. Андраша Вега… Своего шурина, — сказал я и хотел встать с матраца. Но Селеш удержал меня за руку.

— За каким чертом тебя, собственно, принесло сюда? Но раз уж пришел, сиди! Не рыпайся! — И он насильно воткнул мне в рот сигарету.

— К Андрашу… — робко, но настойчиво продолжал я.

— Он тоже с ума спятил. Твой шурин-то. Начальником над всеми брадобреями стал. И теперь, видишь ли, в отличие от Бачо ополчился против бород. Сколько ни говорил я ему — ерундой, мол, занимаешься, и слушать не хочет. А ведь борода у человека даже после смерти растет еще много недель. Что ж теперь, говорю ему, прикажешь к каждому мертвецу класть в гроб по брадобрею? Или, может, достаточно бритвы? Идиотизм, да и только! Разве нет? — И он испытующе посмотрел на меня, явно ожидая ответа.

— Да, — согласился я, — сущий идиотизм! — И тут же почувствовал, как что-то кольнуло у меня в груди. Предаю Андраша! А ведь я, собственно, даже не понимаю, о чем говорит этот человек… «Как так не понимаю?» — возразил я самому себе, и поднявшееся откуда-то из глубины души негодование снова заставило меня подтвердить, причем с еще большей убежденностью:

— Да, сущий идиотизм!

«До чего же нелепо и унизительно прийти сюда. Ну что мне Андраш? Разве захотел он хоть раз понять меня по-настоящему, заглянуть мне в душу? Он, видите ли, всегда наперед знал, где правда и где ложь… А ведь это невыносимо. Так зачем же я иду к нему, если и так тяжело на сердце?»