— Да, был.
— Кто начал стрельбу? Говорят, авоши притаились на крыше министерства сельского хозяйства. И будто русские ответили на стрельбу орудийным огнем из танков. Верно это? — Разговаривая, она присела, при этом юбка задралась у нее немного выше колен, но она тут же, как бы застеснявшись, одернула ее. Однако этот стыдливый жест содержал в себе самое вопиющее бесстыдство. Меня так и подмывало надавать ей пощечин. Несмотря на то что в эту минуту я невольно почувствовал в ней свою союзницу. Даже ее.
Геза стоял бледный.
— Нет, — сказал он мрачно. — У меня нет кофе. Весь вышел.
— Ах, как жаль! Так хочется! — Заметив бутылку с коньяком, она сказала: — Говорят, ты много пьешь. Не пей, Гезочка. Ты же знаешь, тебе вредно. — Она по-матерински тревожилась о нем. — У тебя действительно нет кофе? Совсем, нисколечко нет?
— Нет.
Кальманка, стоявший до сих пор молча, глядя то на Шари, то на Гезу, заскулил:
— Не пойду… он сам сказал… не пойду…
— Ладно, Кальманка, — успокоила его Шари, погладив по щеке. — А теперь выйди, пожалуйста.
Идиот, повизгивая, попятился назад. Увернулся от ее ласки, но из комнаты не вышел.
— Много покойников… Много будем хоронить…
— Выйти на минутку, — внушительно сказал ему Геза.
Кальманка тотчас присмирел и вышел.
— Ты умеешь с ним обращаться, — похвалила Шари. — Способность внушать у тебя заметно развилась. Впрочем, ты всегда обладал ею. — Она обвела глазами мастерскую. — Много работаешь? Говорят, за последнее время ты создал замечательные вещи.
Геза ничего не ответил, стоял мрачный, холодный.
Шари притворилась, будто не замечает, что он холоден и словно бы отвергает ее. Отвергает? Скорее, судорожно сопротивляется. У меня создалось впечатление, что Шари наслаждается происходящей в нем борьбой. Вот почему она делала вид, будто ничего не замечает. Вообще она умела кое-что не замечать. И это не была манерность. Она держалась непринужденно, естественно. Например, о том, что я недолюбливаю ее, она знала с нашей первой встречи, но делала вид, будто не замечает моей неприязни. Характер наших отношений определяла она сама.
Шари обошла всю комнату, разглядывала картины.
— Пикассо. Ты все еще боготворишь его? Теперь-то уж, пожалуй, тебя не убьют из-за него. О Ривера слышал? О Диего Ривера? О великом мексиканце? Недавно кто-то показал мне его альбом. Знаешь, о чем я подумала? Что тебе тоже надо бы заняться фресками.
Шари оказалась весьма словоохотливой, она без умолку болтала. С полотна на мольберте она хотела было снять покрывало, но Геза, опередив ее, взял подрамник с холстом и понес его в угол.
— Секрет? Впрочем, знаешь, я ведь уже не питаю прежней любви к живописи! Сидя в камере, за решеткой, я лепила фигурки из хлебного мякиша и обнаружила, что к скульптуре у меня больше склонности, чем к живописи. Или это ни о чем не говорит? — рассмеялась она, сверкнув белыми хищными зубами.
— Зачем ты пришла? — спросил Геза, еле сдерживая гнев. Поставив в угол подрамник с незаконченным полотном, он сразу же вернулся на свое прежнее место, словно оно было заколдованным. Прямо как в сказках, когда суеверный человек, отважившийся выйти в полночь на перекресток, очерчивал вокруг себя кольцо, чтобы оградиться от нечистой силы. — Чего тебе надо?
Шари, удивленно вскинув брови, пристально посмотрела на него.
— Хочу взять с собой Кальманку. Я уже приходила сегодня. Разве ты не знаешь?
— Значит, забираешь?
— Послезавтра мы уезжаем в Вену. — У Гезы вытянулось лицо. Он пытался овладеть собой, но я заметил, что слова Шари сильно взволновали его. — Есть у него что-нибудь поприличнее из одежды?
— Вы едете в Вену…
— Спасибо тебе за заботу о нем. Ты, Гезочка, поступил очень порядочно.
Геза, открыв дверь, окликнул парня:
— Кальманка, зайди-ка сюда! — Идиот вошел вразвалку, опасливо озираясь. Его блуждающий взгляд выражал страх затравленного, гонимого человека. — Шари тебя забирает. Ты хочешь поехать в Вену?
— Нет… нет… Шари дурная! — запинаясь, с трудом выговаривая слова, пролепетал идиот в испуге. Он бросился к Гезе, спрятался за ним, из-за его спины враждебно поглядывал на сестру, весь дрожа от страха. — Я не хочу ехать… Шари тоже пусть останется…
— Ну, так как же? Попробуй возьми!
Геза говорил торжествующим тоном. А на самом деле ему было совестно, и он страдал от этого. На лбу у него выступили капельки пота.
Шари стала нервничать. Прошлась по комнате. Откинула назад капюшон и, тряхнув головой, распушила волосы. Она была похожа на прекрасную разъяренную тигрицу.