— Знаете, Ласло, мне никто не говорил, но я догадалась, что Золи Борбей приехал нынче просить моей руки. Пишта потому так и хохотал, когда вас увидел…
— И что бы вы ему ответили? Ну, если бы он посватался?
— Вы еще спрашиваете… — Девушка укоризненно посмотрела на Ласло.
Они остановились, и в следующее мгновение Жужа припала к его груди. Кто из них первым протянул руки, сказать трудно. Наступающая ночь не подглядывала за ними, ни одна живая душа не видела их порыва, да и молодых людей мало беспокоило, есть ли невольный свидетель их горячего поцелуя, кроме застывших в немом молчании кустов и деревьев.
Они долго не могли оторвать слившиеся в страстном порыве губы, но когда, услышав приближающиеся голоса, отпрянули друг от друга, то ощутили какое-то странное, до боли острое чувство неудовлетворенности. И оба совершенно ясно почувствовали, что страстный порыв, неотвратимо бросивший их в объятия друг друга, еще не соединил сердца тесными узами, а лишь дал выход чувствам, переполнившим все их существо…
Когда компания вернулась с прогулки на веранду, Дежери залпом осушил один за другим два стакана вина, точно хотел погасить неуемный внутренний пыл, утолить ненасытную жажду. Его затуманенный взор любовно останавливался на прекрасном девичьем лице с тонкими чертами, на ее скромном закрытом платье с длинными, до запястья, рукавами, холеных белых руках, изящных туфельках, выглядывавших из-под юбки. Впервые за все время их знакомства Дежери осмелился любоваться Жужей как обворожительной женщиной.
— Садитесь в мою коляску, — предложил Дежери Балогу и его приятелю, когда поздней ночью гости наконец распростились с семейством Вардаи. — Я отвезу вас домой.
Экипаж, подобно чертовой колеснице, увлекаемой невидимыми призраками, с оглушительным шумом прогромыхал по улице спящего села. Звонкий цокот копыт гулко отдавался чуть ли не под самым небосводом. Залаяли потревоженные собаки. Сам Дежери сидел на козлах и правил лошадьми. Когда выехали за околицу, он вдруг предложил:
— Заедем ко мне на часок.
— Нам ведь утром рано на работу, — возразил Балог.
— Успеете.
— А когда спать?
— Зачем спать? Вы же сами говорили, что в последнее время по ночам не спите.
Дежери даже не оборачивался, а через плечо парировал все их доводы. Поддавшись на уговоры, Балог наконец согласился и, рассмеявшись, покорно махнул рукой. Лошади меж тем неслись бешеным галопом, и тут уж все равно никакие препирательства и отнекивания ни к чему не привели бы. Сана, задумавшись о чем-то своем, молча сидел рядом с ним, притворившись спящим. Экипаж мчался по дороге, поднимая клубы пыли, которую давно уже не прибивало ни дождем, ни ночной росой. В кромешной темноте запоздалые ездоки только потому не заметили, какие тучи пыли они подняли, что звезды над ними едва светились, а вскоре и вовсе исчезли с небосвода.
Родовое имение Дежери с барским домом стояло поодаль села, в степи, окруженное хуторами. По прибытии хозяин поднял весь дом и всех дворовых и велел накрывать ужин.
— Считайте это чем угодно, ну хотя бы легкой закуской после ужина, а если хотите — завтраком. Неважно. Только бы вам это доставило удовольствие.
Дежери налил гостям вина. Да и сам пил жадно и много. Балагурил, смеялся от души, по-детски заливисто и безмятежно. В его веселости не было ничего нарочитого, это была добродушная и умиротворенная радость, от свойственной ему ироничности не осталось и следа. Он был похож на дитя. С его лица не сходила широкая, блаженная улыбка. Это делало его необыкновенно красивым и обаятельным. Он оживленнее и громче, чем обычно, говорил, энергичнее жестикулировал. И то, что он изрядно выпил, со стороны было совсем незаметно. Разве что несколько необычно блестели его красивые глаза.
— Вот так я, как видите, и живу. Имение у меня небольшое. Всего тысяча пятьсот хольдов. Зато не имею долгов — ни единого форинта. Сдается, я единственный помещик в округе, не обремененный долгами. Я, конечно, мог бы приумножить свое состояние. Но к чему? Мне и этого вполне хватает. К тому же, у кого я мог бы купить землю? У такого же помещика, как и сам. А это мне не по душе. Возможно, это моя причуда и блажь, так как угодья все равно прибирают к рукам чужаки. И тем не менее не могу. Только свиньи способны пожирать свое собственное потомство.
Повернувшись к Сане, он заговорил с ним как человек, сделавший наконец серьезные выводы и преисполненный решимости сообщить их друзьям.
— Я хочу тебе сказать еще вот что. Я был приверженцем истин, казавшихся мне непреложными. Я служил этим истинам верой и правдой, отдаваясь всем сердцем. Тем не менее у меня нет недоброжелательства к тем людям, кто иначе понимает эти истины, чем я. Но то, к чему я пришел, во что теперь твердо верю, составляет смысл моей жизни. Я считаю, только так можно сохранить веру в свои идеалы. Вам, наверное, известно, когда в сорок восьмом приняли закон об отмене крепостного права, мой отец в отчаянии покончил с собой. Я же, несмотря на это, начал отстаивать то, против чего восстал мой отец. И я никогда еще не жалел об избранном мною пути. Вот только с той поры…