— Тот, кто мне это рассказал, сам слыхал от верного человека, который краем уха ухватил эту новость от жандармов. Потому как жандармы гоняются за Кошутовым гонцом. Гоняться гоняются, только никак не поймают…
Так закончил свой рассказ Шебёк, и его слушателей охватило полное смутных ожиданий волнение. Крестьянам теперь уже не казалось, будто они совсем одиноки среди мрачного и бесприютного осеннего вечера. Новость погасила начавшийся спор о земле, хотя каждому из них было что сказать по этому поводу. Однако все сочли сейчас за благо прекратить пустые пререкания и приберечь свои доводы на случай, когда Кошутов посланец явится к ним с расспросами про их жизнь. Шуточное ли дело, если он все их слова запишет. Для них сейчас не имело существенного значения, сам ли Кошут или кто другой пришлет к ним надежного человека; главное, что он явится, и явится откуда-то издалека, словно ниспосланный свыше. Да и какая разница откуда? Важно, чтобы сбылись надежды и чаяния, которые они так долго лелеют.
— Перво-наперво я замолвил бы словечко насчет Харангошской пустоши — дескать, она издавна принадлежала всему селу… — заговорил кто-то, но тотчас умолк, хотя никто его не одергивал. Он каким-то чутьем угадал, что сейчас не время об этом говорить, надо все хорошенько обдумать, прежде чем высказаться. Не дай бог продешевить. Во всяком случае, запрашивать следует больше, а не меньше. Это ясно.
До Пишты все эти разговоры доносились словно откуда-то издалека, сливаясь в сплошной гул, их смысл долго не доходил до его сознания. Но вот наконец Пишта отвлекся от своих мыслей и вслушался: так-так, значит, есть кто-то такой, кого интересует бедняцкое житье-бытье. Он даже записывает про него все. Эх, вот ведь незадача! До того рокового дня осталось очень мало времени, всего две недели. Поспеет ли этот Кошутов посланец, сумеет ли ему помочь?
Сомнения терзали Пишту. «Да, видно, тут уж никто не поможет…» — сокрушенно думал он. Работа на дамбе, адски тяжелый труд пока пошел ему только на пользу: в нем он находил спасение, забытье. Парню даже казалось, что он стал понемногу успокаиваться, душевная боль потеряла остроту. Благо, он попал в совершенно иной мир, в окружение совсем иных людей. Среди чужих ему легче было оторваться от своего прошлого, от того, что связывало его с прежней жизнью. Именно в этом он сейчас нуждался. Да, именно это и нужно было ему больше всего на свете.
Надо же было болтливой кумушке судачить про дружек жениха, про эту злополучную свадьбу! Надо же было этой бабе растрезвонить обо всем раньше времени. Бог с ней! Все равно нагоняющий тоску сухой осенний вечер, который так и не принес ни капельки живительной росы, нашептал бы ему на ухо о столь горестном событии. Или сорока принесла бы на хвосте весть о готовящейся свадьбе, не окажись здесь болтливой бабы.
Бывало, придя вечером домой с дамбы, едва держась на ногах от усталости, Пишта без всякого аппетита съедал скудный ужин, который подавала ему мать, и сразу же отправлялся в свой угол спать. Засыпал он тотчас и спал беспробудно. Сегодня парень не мог усидеть дома. Поужинав, вышел из дому и стал бесцельно бродить по пустынным деревенским улицам. Он все шел и шел, сам не зная куда…
Вдруг, словно очнувшись, увидел он перед собой усадьбу Хедеши. Не иначе колдовская сила привела его сюда, все время толкала и толкала в спину, заставляя двигаться в одном направлении, как беспомощного ребенка. Окна были темным-темны. Во дворе полнейшая тишина. В доме тоже тихо. А ведь в деревне жизнь шла своим чередом. На своем пути Пишта то и дело встречал парней и девушек, стоявших у калиток и в укромных уголках палисадников. Влюбленные о чем-то шептались и хихикали. Слышалась игривая возня. И только дом Хедеши безмолвствовал, будто вымер.
У Пишты ноги словно свинцом налились. Домой, что ли, повернуть? Нет, домой все-таки идти не хотелось. Постояв еще немного у дома Хедеши, он медленно пошел прочь. Пробродив битый час по селу, он очутился возле дома Шебёка. Сквозь приоткрытые двери сеней пробивалась тусклая полоска света. Шебёк принадлежал к малоземельным, таким же, как Пиштина семья, беднякам. В селе у Шебёка были однофамильцы, и, чтобы не путать его с ними, Шебёка прозвали Брюхо Полосатое. А все потому, что горемыка продолжал носить короткую рубаху, какие в прежние времена носили крепостные крестьяне. Рубаха не доходила ему до пояса, и между нею и штанами оставалась неприкрытая часть тела, на которой палящее летнее солнце оставляло широкую, с ладонь, полоску загара. Вот и получалось, что у бедняги Шебёка и в самом деле было полосатое брюхо.