После нового совещания со своими помощниками капитан Кретшли решил, что судно будет продолжать свой путь в том же направлении, на всякий случай уменьшив парусность. Такого рода полумера, конечно, делала грозившую опасность менее ужасной, но далеко еще не устраняла ее окончательно. Тем не менее опасения Марка не улеглись. Что его особенно смущало, так это непроницаемая мгла, которая окружила его со всех сторон, не позволяя различать поверхность моря даже в расстоянии нескольких саженей от судна. Не имея возможности что-либо видеть, он жадно прислушивался к отдаленному шуму волн и старался уловить в этом шуме признак близости подводных рифов и камней. В нем почему-то упорно держалась уверенность, что «Ранкокус» бежит прямо на рифы. Время подходило к полуночи, и Марк с ужасом помышлял о том, что сейчас вместо него встанет на вахту Хильсон, который после вторичного усердного возлияния в честь жены капитана Кретшли стал совершенно не способен к исполнению своих обязанностей.
И вдруг до его слуха донеслись глухие удары волн обо что-то твердое, неподвижное. Шум этот доносился не спереди, а с правого борта. Опасность была настолько велика, что Марк счел себя в праве, помимо полученных им приказаний, положить руль право на борт и повернуть на другой галс, уходя в противоположную сторону. Долг повелевал ему тотчас пойти и дать отчет о случившемся капитану, но на минуту у него мелькнула мысль никому ничего не говорить, не будить младшего помощника и остаться наверху до утра. Но сознание той страшной ответственности, какую он должен будет принять на себя в случае несчастья, заставило его одуматься, и он, неохотно, с тяжелым сердцем, направился в каюту.
Разбудить собутыльников было не так-то легко, но положение было слишком критическое, чтобы много церемониться, и Марк принялся трясти Хильсона изо всей силы.
— Что там еще? — досадливо спросил капитан, протирая глаза.
— Я слышал шум, указывающий на присутствие рифов и подводных камней на правой стороне. Я дал поворот и взял курс на юг.
В ответ капитан издал какой-то странный звук, который Марк не знал, как истолковать; неизвестно, было ли то удивление, или неудовольствие. Но видя, что капитан уже совершенно очнулся и готовится итти наверх, Марк счел свое дело сделанным и вернулся к своим обязанностям. Боб также был на вахте, и Марк тотчас же позвал его к себе.
— Боб, друг мой, у вас ухо чуткое и привычное, скажите, неужели вы ничего не слышите?
— Прошу извинить, мистер Вульстон, ведь я и тогда, как был с капитаном наверху, тоже видел что-то такое, что очень походило на белую пену, но капитан так громко уверял, что там впереди нет ровно ничего, что я не посмел ему перечить.
— А знаете ли, Боб, что когда вы стоите на вахте, то не сказать того, что вы видите, — большое преступление? — заметил ему Марк.
— Ваша правда, мистер Вульстон, я и сам сознаю, что нехорошо поступил, да что прикажете делать? Ведь с капитаном спорить также дело не пустое…
— Ну, будет об этом… А теперь скажите, Боб, вы ничего не слыхали?
— Как же, мистер Вульстон, я слышал плеск воды о подводные камни, сперва под кормою, затем у носа; а сейчас, когда вы меня кликнули, я слышал этот самый плеск с наветренной стороны.
— Неужели это правда, Боб?
— Самая истинная правда, мистер Марк, и если вы мне хотите поверить, то вот сию минуту мы плывем над этими подводными камнями и каждую секунду можем разбиться.
— Что за чорт! — вскричал капитан Кретшли, который как раз в это время подходил к ним и слышал последние слова Боба. — А я так решительно ничего особенного не слышу и готов поклясться, что в таких потемках ни одна кошка ничего не увидит, не только человек!
Едва успел он произнести эти слова, как плеск волн о подводные камни раздался совсем близко и так явственно, что уже не могло быть никакого сомнения. Марк своим разумным распоряжением на время отклонил опасность, но не в его власти было окончательно устранить ее.
Не тратя понапрасну слов, капитан вызвал всех людей наверх и скомандовал громовым голосом:
— Поворот направо!
В то время, как судно поворачивало, медленно подаваясь вперед под малыми парусами, все вокруг осветилось каким-то странным фосфорическим светом, а море кругом забелело, и плеск волн стал походить на шум водопада. Это уже несомненно были рифы; они обступали судно со всех сторон, — и минуту спустя «Ранкокус» коснулся дна. Непроницаемый мрак ночи еще более увеличивал весь ужас этой минуты.