Из бинтов, из продольной щели
Лишь два глаза твои глядели…
Тишина становится тише,
Словно знает, что ты больной.
Придержи дыхание:
Слышишь,
И сосед не спит за стеной.
Чертыхаясь, скачет на клюшках
В тесноте ночной, в маяте.
Разве тут улежишь в подушках,
Коль прострел начался в культе.
Болью в боль тычет, как иглой,
И не хочешь, а будешь злой.
И Антон усмехнулся горько,
Старой буркой до глаз прикрыт.
И подумал опять:
«А сколько
Нас таких горемык не спит,
И не жалуется на раны,
На работу вставая рано»…
За окошком не то луна,
Не то лампа ночная светит.
И качает деревья ветер
В освещенном куске окна.
Ходят ветки рябин безмолвно:
Вверх и вниз,
Вверх и вниз, как волны.
И откуда здесь эти ветки?
Чей костер чадит в стороне?
Что за карта в твоей планшетке?..
Ты же, друг, опять на войне,
В партизанской ползешь разведке,
Мир приснился тебе во сне.
Вновь пылают боеприпасы,
В реки грохаются мосты.
Гитлер срочно строчит приказы,
Чтоб тебя схватили,
А ты…
Где ты?
Звезды в окно мерцают,
А на улице полицаи.
В пистолете один патрон,
Кто-то выдал тебя, Антон.
Вот ты схзачен. Проводом скручен.
Вот тебя вниз столкнули с кручи.
Сердце криком кричит налету.
Ты проснулся. Ты весь в поту.
Да, война тебя не забывает,
Что ты сделаешь ей, войне?
До сих пор еще убивает,
Душит, режет, казнит во сне.
Зажимая зубами стон,
Встал Антон, свет зажег Антон.
И приемник включил. И сразу
Зацепил холуйскую фразу:
Кто-то старый, видать, и злой
Восхвалял военные базы
И Камбодже грозил войной.
И подумал Антон о Вьетнаме,
И увидел, как пятый флот
Вдоль его берегов плывет
С приготовленными стволами.
И хотелось от гнева, горечи
Закричать через океан:
Неужели вам мало, сволочи,
Наших старых и свежих ран?
Иль хотите весь шар земной
Сделать раной
Рваной, сквозной?
И Антон, не вставая с кресла,
Вырвал вилку. И все исчезло:
Свет погас, прекратился гул…
Только ветер сильнее дул.
Дул и дул, надувал дожди,
В ураганный переходя.
Как от боли, крыша стонала,
Вновь Антон влез под одеяло.
— Эх, сюда бы с голландской печью!
А что грелка? Толку не жди.
Но смолкает рана в предплечье,
И не колет рана в груди.
И в руке боль не слышит он.
Дело явно пошло на сон,
И под дождь, перешедший в ливень,
На рассвете заснул Антон.
СТИХИ О ТЕПЛЕ
Тамаре Ященко
Мне говорят, что нет поэзии
У теплотехники моей:
Куда ни глянь — кругом в железе я
И в рыжей глине из траншей.
Вот отошла пора метельная,
И все — от лета без ума.
У нас же в головах котельные,
У нас же в головах зима.
Тот в Крым летит,
А этот в Африку —
Зной. Пальмы. Синий горизонт.
А наше лето — сетка графика,
Все разворочено — ремонт.
На воле осень золотая,
Не нам и эта благодать;
Ведь мы и осенью латаем,
Что не успели залатать.
Идут дожди, летят за ворот,
Вот это нам, вот это нам…
Потом на город лезет холод,
И время действовать котлам.
Иду под тучей беспредельной,
Под ветром, плачущим навзрыд,
И примечаю, как в котельных
Бухарский жаркий газ горит.
Зудит ненастье. Крыши мокнут.
И водостоки в ночь поют.
Как дорог мне в зажженных окнах
Не занавешенный уют!
Там в клетках снегири летают,
Там гладят платье, пьют чаи.
Там молодость стихи читает, —
И пусть стихи те — не мои.
Ничуть об этом не жалею,
Я знаю в леденящей мгле,
Что стих становится теплее,
Когда читается в тепле.
Торю сквозь ночь тропу свою,
Где по сухому,
Где по грязи —
И песенку без слое пою
О теплотехнике, о газе,
Что наполняет каждый дом, —
Различной кубатуры ящик, —
Душистым,
Комнатным теплом,
С промозглой улицы манящий.
ТРАКТОРИСТ ЕДЕТ НА СЪЕЗД
Лес да лес.
Синих гор отроги
И степей неоглядный разлет.
По сибирской бессонной дороге
Электрический поезд идет.
Он без дыма, без грохота гонит.
Лишь гудит над проемами рек.
А на полке в восьмом вагоне
Отсыпается человек.
У него в мозолях ладони,
И лицо жарой сожжено.
Он четвертые сутки в вагоне…
А в дороге
Давным-давно.
Подтвердить это можно фактами:
Из бесхлебных,
Из бедных мест,
Он еще на путиловском тракторе
Молодым поехал на съезд.
А езда оказалась длинная:
На глазах у худых мужиков
Он запахивал межи полынные,
Хоронил их навеки веков.
А потом война запылала,
Все обугливая на корню.
И пришлось ему крюк немалый
Дать на этот съезд
По огню.
Хоть о нем не писали сводки,
Но сквозь грязь
И сквозь стужу зим
Он для пушек прямой наводки
Всю войну припасы возил.
Воротился на землю усталую,
Что едва кормила страну.
А потом
Через воды талые
Пробирался на целину.
Прежде чем сесть
В восьмой вагон тот,
Он в степи освоил вагон:
От одной стороны горизонта
До другой —
У него был гон.
Эх, спросить бы у вольного ветра
За все весны,
За все года,
Сколько сот тысяч километров
Протянулась его борозда!
Сколько раз он своей дорогой
Опоясал бы тебя, Земля?..
И немного,
Совсем немного
Остается ему до Кремля!
До того знаменитого зала,
Что испытанных ленинцев ждет…
Громыхая
На стрелках Урала,
Электрический поезд идет.
ЭСТАФЕТА
На ветру кипят знамена —
Юная бежит весна.
Хорошо видать с балкона,
Как ей улица тесна.
Я пишу про эстафету
И сдержаться не могу:
На углу Студеной где-то
Сам в строку врываюсь эту
И по мере сил бегу.
Я пересекаю тени
Светофоров, лип, часов.
Все на мне как на спортсмене —
От футболки до трусов.
На этапах стяги, флаги,
Люди вдоль всего пути.
Я хочу хоть на бумаге
Первым к финишу прийти.
Обливаюсь потом летним,
Пропадаю в пекле дня,
Скоро буду я последним,
Обгоняют все меня.
Испаряются остатки
Сил моих, и рифм, и слов,
Далеко сверкают пятки
Знаменитых бегунов.
И я Витькин голос слышу —
Это лет пяти сосед:
— Не спешите, дядя Миша.
Сзади никого уж нет!
~ 7 ~