Сделал дед Митрич мальчику и обещанную ветряную мельницу, и даже подарил совсем маленькую пилу-ножовку. Хотя и была она величиной с ложку, но пилила, как настоящая.
И Карабчик заспешил домой. Ему не терпелось что-нибудь смастерить самому, как дед Митрич. В избу он вошел прежним путем, через хлев. Манюха еще не приходила, и мальчик стал искать, что можно было бы распилить. Но ничего такого не находилось.
Может, что-нибудь отремонтировать? Взгляд его упал на старые ходики. Что у них там внутри, почему они сломались и не тикают? Карабчик пододвинул к стене табуретку. Часы висели не очень высоко, он легко дотянулся до них и снял с гвоздя.
Когда он заглянул внутрь, оттуда рысью выбежал серый паук и спрятался в щель между печкой и полом. Внутри часов было много зубчатых колесиков — больших, поменьше и совсем маленьких. Все они, словно нитками, были опутаны паутиной.
— Ах ты, злодей, — сказал Карабчик пауку. — Опутал все колесики в ходиках, вот они и не тикают. Ну, погоди, я еще до тебя доберусь.
Мальчик долго дул в дырочку, очищая колесики от паутины, а потом за цепочку стал возить ходики по полу: часы превратились в грузовик.
Фы-ырр, фы-ырррр, — фыркал Карабчик. — Что за грязная дорога, опять забуксовали. Надо подлить горючего.
Однажды, к большой радости мальчишек, возле их слободы застрял грузовик, и они помогали его вытаскивать. С тех пор Карабчик часто в играх своих становился шофером.
Мальчик разыскал на столе гасничку — пузырек со вставленным в него фитилем, и налил из него немного керосину в дырочку в часах.
Ну, вот, теперь поехали. Фы-ырр, фы-ырррр!
Грузовик продолжал еще буксовать, когда в сенцах звякнула щеколда и в дверях появилась Манюха. Увидев беспорядок в избе, она всплеснула руками.
— Господи, Карабчик, что ты тут делал? И зачем часы снял?
Оправдываться было бесполезно. И Карабчик честно рассказал обо всем.
— Я ведь не нарочно, я хотел маму обрадовать, — виновато говорил он.
— Глупый ты, глупый, — причитала Манюха, вешая на стенку ходики — И керосин разлил… Ох, и попадет же тебе от мамы!
Повесив ходики на место, Манюха поддернула гирьку, машинально качнула маятник.
Часы ходили — не останавливались! С их механизма керосином отъело ржавчину, и зубчатые колесики-шестеренки снова завертелись! Не остановились они и через минуту, и через полчаса. Они шли и шли, словно спешили наверстать упущенное время. А внутри их что-то тихо поскрипывало.
Теперь на Карабчика Манюха смотрела с великим изумлением. Она ведь считала его малышом и лентяем, а он вот что сделал — ходики починил.
Вечером, когда мама пришла с работы, ребята первым делом подвели ее к часам.
— Видишь, тикают? Это их Карабчик починил. Сам! — радовалась Манюха.
— Ну, вот и помощник подрос, — сказала мама, ласково погладила сынишку по голове и отвернулась, чтобы ребята не видели ее неожиданно набежавших слез. Но они видели…
МАТРОСКА
В Большие Ключи они приехали со Смоленщины. Вместе с другими эвакуированными. Да так и остались здесь навсегда — Шурик и его больная мать. Она еле передвигалась, даже летом носила старые подшитые валенки и никуда от дома дальше порога не уходила. Чтобы как-то они могли существовать, колхозники выбрали Шурика подпаском, хотя ему не было и тринадцати лет: как-никак, общественные харчи (пастухов кормили в каждом доме по очереди), да и заработок к тому же.
Завидев подпаска где-нибудь на улице, мы всегда принимались кричать на разные голоса:
Пастух, пастух,
Овечий дух!
Шурик иногда цыкал на нас, и мы, как воробьи, разлетались в разные стороны. Но чаще всего проходил мимо равнодушно и отрешенно. Был он вежлив и незлобив, даже с непослушными коровами и бестолковыми овцами. И некоторые считали его чуть ли не дурачком.