– Страсти господние! – закричал Бармалейка и – чик, чик, чик ножничками по полоскам на своём теле. Чтоб мех однотонный выстричь.
Увидел это Егорка – как хватит открытую бутылку шампанского со стола да и выпил в сердцах всю из горлышка. А пока он её пил, кот состриженные с себя волосья в мёд обмакнул и к Егоркиному подбородку ловко приляпил. И получилась натуральная борода.
Егорка за бороду схватился, не знает, как на этот экспромтный демарш реагировать. А потом говорит:
– Ладно, скажу жене, что Дед Мороз бороду мне принёс в подарок! Иного не остаётся. Догадается если, то пусть примет за праздничную шутку.
И в этот момент входит с улицы Егоркина жена. И, ещё не замечая Егоркиной «бороды», опирается картинно на дверной косяк. Дымящееся ружьишко к ноге прислоняет и нахально сообщает:
– Ах! Горе какое! Подарков вам не будет: только что на моих глазах Дед Мороз у нас во дворе застрелился. Два выстрела в упор. Точно в сердце навылет. Вот вещественное доказательство, – и протягивает ружьё. – У нас спёр ружьишко дедушка, когда вам подарки приносил.
Это Егоркина жена придумала, чтоб на новогодние подарки для кота и Егорки не разоряться. Вот какая злыдня жадная. И тут она увидела «бороду» Егоркину, уставилась на неё, глазам поверить не может.
– Не может этого быть, чтоб Дед Мороз застрелился… – тем временем шепчет потрясённый Егорка, на которого хмель уже начал производить своё действо.
А Бармалейка, напротив, заявляет:
– Ещё как может!
И Егоркиной супружнице:
– Действительно, только вы во двор выбежали, как влетает Дед Мороз. Срывает с себя бороду и нашему Егору на лицо прицепил. И говорит: «Не могу смотреть на ваши страдания семейные без слёз». Потом схватил ружьё, выбежал во двор, и вот, полюбуйтесь – застрелился. Как вы об этом и утверждаете!
И Бармалейка небрежно показал хозяйке свою повреждённую ножницами шкуру:
– Когда Дед Мороз стрелялся… Обратите внимание, шрапнель прошла каким-то рикошетом – я чудом уцелел.
И тут захмелевший с шампанского Егор вспомнил, что он мужчина и вообще хозяин дома, вспылил, вошёл в раж и как крикнет:
– Что?! Из-за меня Дед Мороз застрелился?! Из-за этой мочалки, из-за бороды?! Извольте, сударыня, возьмите себе и клейте себе хоть… хоть на нос!
Срывает с себя Егорка «бороду» и кидает её супружнице.
Ну, естественно, «бороду» сквозняком в раскрытую дверь и вынесло. А на дворе ветер, метель. Подхватила позёмка клок Бармалейкиной шерсти и понесла за околицу.
Тут супружница как всхлипнет:
– Не позволю разорять хозяйство. Пускать на ветер!
И бросилась вдогонку за «бородой». От жадности забыла, что сама про Деда Мороза авантюру изобразила…
Попробуй догнать клок кошачьей шерсти, когда тот летит по ветру. Однако же супружница Егоркина пробует. Жалко ей, вишь ли, терять добро, о котором столько мечталось. Бежит баба по заснеженному полю, под ноги не смотрит. И вдруг – хлобысь! Зацепилась ногой за некий предмет странной формы, выторкнувшийся из-под снега на самом краю обрыва.
Конечно, откуда было Егоркиной супружнице знать, что это Чёрт опять свой перископ из ада выставил и на мир земной пялится. Но только не вовремя высунулся чертеняка. Поэтому и увидела нечистая сила в окуляре одну только здоровенную пятку, да ещё чью-то рожу, и в тот же миг разверзлась перед чертенякой темнота.
Грешники в аду испуганно притихли: не каждый день приходится видеть валяющегося в аду на полу Чёрта в бессознательном состоянии.
А как получилось. Запнулась на бегу Егоркина супружница за торчащий из снега чертенячий перископ, и тот, другим своим концом, врезал Чёрту промеж глаз. Женщина, естественно, с обрыва – кувырк! И, пробив с размаха дно оврага, очутилась в аду быстрее, чем я это вам тут рассказываю.
Оклемавшийся Чёрт и оклемавшаяся баба расселись на полу преисподней и медленно в сознание своё приходят. Осознают, так сказать, новую реальность.
И тут баба, разглядев наконец бородатую чертячью рожу, как крикнет:
– Ага! Так вот где она, моя борода!
И как вцепится Чёрту в бороду. И как давай отрывать. Чёрт от бабы удирать: казаны копытцами сшибает, клавесин набок опрокинул… Грешники от испуга блеют…
И такой тарарам в аду поднялся, что святой Пётр, дремавший на небесах на лавочке у райских ворот, проснулся, обеспокоился и в пароходный раструб как рявкнет:
– Аллё, в машинном отделении! Прекратить немедленно безобразию!
А в ответ ему из раструба бабьим голосом как визгнет: