– Вот это чушь! – сказала Юлька.
Но тут неожиданно Остронос из-под абажура совершил грехопадение (грехонападение?) на мой локоть и опять промахнулся. И, сгорая со стыда, вновь убрался под стол – подальше, значит, от греха. Спасала Хитроглаза его удивительная по нашим временам стеснительность. Другой жужжал бы, а этот укусит или промахнётся – а всё бежать. За эту его скромность и ценили мы с Юлькой ЗЗЗуммера.
– Хоть бы пришёл хоть кто… – сказала Юлька.
– Хоть бы…
Юлька отодвинула стул и села прямо на пол. Прислонилась спиной к радиатору (для тёплости?), руки сложила на коленях, а на руки положила боком голову, так что одно ухо слышало вниз, другое – слышало вверх.
– Почтальоны могли бы и по ночам ходить. В плащах. Постучался. «Кто это?» – «Почтальон». – «Как мы вас ждали!» А он такой мокрый весь. Замёрзший, синий. «Вам письмо, – он говорит, – телеграмма». А мы: «Садитесь. Как раз мы чай пьём. Вы с малиновым вареньем любите?» А он: «Необыкновенно». А ты говоришь: «Я вашу работу понимаю». А я письмо читаю. А он: «Служба». А ты: «Сколько вы получаете в месяц, если не секрет?» А он: «С уральскими?» А ты: «Можно и без». А он: «Тысячу пятнадцать». А ты: «Хватает?» А он: «Как сказать…» А я: «Может, вам ещё чаю? Посмотрите, как вы замёрзли». А он: «Спасибо. Нужно идти. Служба! Всегда бывает приятно общаться с понимающими людьми. И особенно варенье. Это было очень хорошее варенье». А я: «Мама варила». А он… – сказала Юлька.
– Только почтальоны сейчас все в Америке. Как раз там день сейчас. А в Южной вообще весна. Бананы расцветают. Вот. Ну а как свечереет, почтальонов – в самолёт и срочно к нам. На почте вручат им сумки с письмами, велосипеды, и они поедут… – сказал я.
– Хоть бы хоть кто… – сказала Юлька.
Под столом вздыхал расстроенный ЗЗЗуммер. Мыши яростно вгрызались в кирпичи. Почтальоны отказывались ходить в мокрых плащах по ночам и пить чай с малиновым вареньем. Юлька сидела, прислонившись для тёплости к радиатору. Время шло само по себе и не подчинялось часам.
В этот момент на кухню заглянул Таракан. Постоял, поглядел на наши постные физиономии и поинтересовался, где его молоко.
– В холодильнике, – буркнула Юлька.
Таракан принялся усердно полировать спиной холодильник. Но сколько, хитрец, не притирался (примазывался, подмазывался, подлизывался?), дырка не протиралась – молоко не закапало, и даже не вывалился большой кусок колбасы, что лежал рядом с баночкой горчицы и маслёнкой в правом дальнем углу на верхней полке, завёрнутый в бумагу.
– Не успела хозяйка отлучиться, – заметил уныло Таракан, – и уже некому в этом доме позаботиться о вашем брате меньшем. Проявить сочувствие и солидарность. Покормить и обогреть. И почесать за ухом. Вот кого я люблю. Не-е-ет, вы не зелёные, хоть у вас и лица… «Гринпис»! «Гринпис» – мой идеал!
– Мышей ловить надо… – сказала Юлька.
– Не учите меня жить! – фыркнул Таракан и покосился в сторону газет-макулатуры. – Сами вы это слово. Между прочим, я сюда распространялся из Сибири для красоты. Расширял, как дурак, свой ареал, и вот – дорасширялся. А бывало, в Сибири сугробы наметёт сибирские по самые крыши сибирская метель, а ты валяешься на печи, в трубе ветер завывает сибирский, и хозяин-сибиряк рядом лежит, лапы тебе греет… Кстати, вы пельмешками не балуетесь на досуге в моё отсутствие? А то я подозрительный стал последнее время. Голодный и оттого неуверенный в своём нюхе. Обрастаю комплексами, как вшивый Бобик репьями, на вашем Урале.
Тут Юлька не выдержала, встала, открыла холодильник и налила из бутылки Таракану в блюдце молока.
– Вот кого я люблю, – признался Таракан. – Только, чур, это не завтрак. Завтрак, чур, отдельно.
– Холодильник надо помыть, а то мама вернётся… – сказала Юлька.
– Единогласно, – сказал я.
– А сказки у тебя сегодня всё равно не получаются, – сказала грустно Юлька. – Хоть ты и стараешься.
– Потому что я стараюсь старательно… – сказал я.
– И вообще, – сказала Юлька и задумчиво посмотрела в окно, – а если… – запнулась Юлька и опустила глаза.
– Когда мама вернётся, мы же ей не скажем, что сидели ночью и пили чай с вареньем, закутавшись в простыни, как жители Востока. Верно?
– Ас-саляму алейкум, – сказала Юлька.
– Алейкум ас-салям, – сказал я.
Удивительное дело: куда девались мои папиросы? Вот так очередной раз бросишь курить, всё чин чином, а потом ищешь отраву и яд по всему дому. Лошади мрут от одной капли никотина, а мыши недавно стрескали пачку «Беломора» – и хоть бы хны! Не заплакали! О, лишь бы мыши не закурили. Курение – яд!