Девушка собирала с подносов ножи, вилки и ложки, пересчитывала и бросала в корзину с салфеткой, расстеленной на дне.
— Не сбивайте меня со счета, — попросила она. Мейер решил, что она умножает количество своих столов на число посадочных мест, подсчитывая, сколько приборов ей понадобится.
— Это Скотт Хэндлер, — сказал Карелла.
— Извините, но я не знаю такого, — ответила она.
В иллюминатор было видно, как мимо «Парохода» по реке потоком шли суда. Он плавно покачивался на волнах, которые они поднимали. Буксир с баржей. Красавица яхта. Пожарный катер. Лорейн время от времени искоса поглядывала на вход, словно ожидая кого-то. Оба детектива заметили это.
— Мистер Строзерс сказал нам…
— Извините, но я не знаю никого из этих людей.
Что-то сверкнуло в ее глазах.
Оба детектива резко повернулись к дверям.
На пороге стоял парень под метр девяносто ростом, широкоплечий и узкобедрый блондин. Он был одет в красную клубную куртку с отделкой по манжетам и поясу, коричневые брюки, коричневые ботинки, коричневые кожаные перчатки. Он взглянул на детективов, стоящих рядом с Лорейн, тут же развернулся и пошел прочь.
— Хэндлер! — заорал Карелла, и оба детектива рванулись за ним. Хэндлер — если это был он — пробежал по сходням и был уже на пристани, когда они выскочили из дверей. — Полиция! — крикнул Карелла, но на парня это не произвело никакого впечатления.
Он едва не сшиб мальчишку, сосредоточенно уничтожавшего гамбургер, промчался к выходу из дока, и был уже на тротуаре метрах в двадцати впереди Мейера и Кареллы, несущихся за ним. Хэндлер — если это был он — повернул налево, направляясь параллельно набережной в деловую часть города.
Уличные фонари уже зажглись. Наступил краткий промежуток между сумерками и настоящей темнотой. На реке прогудел буксир, где-то в двух кварталах отсюда взвыла сирена «скорой помощи», и наступила внезапная тишина. Ее расколол крик Кареллы «Полиция!», и это словно вернуло к жизни все городские шумы, голоса людей и машин и топот ботинок Хэндлера, бегущего впереди, — если это был он.
Карелла не любил гоняться за людьми. Впрочем, как и Мейер. Ведь это не кино снимать. В кино ребята делают сорок дублей такой погони, и потом, на экране, все выглядит так, словно героический коп мчится как чемпион Олимпийских игр в беге на четыреста метров с барьерами, а жалкий воришка тянет только на бронзу. В жизни всего один дубль. Ты мчишься по тротуару за парнем, который лет на пятнадцать—двадцать моложе и гораздо лучше тренирован, а тебе остается только надеяться, что эти красные клубные куртки выдают не членам сборной по легкой атлетике и баскетболу. В жизни у тебя зверски ноют икры, легкие после первых ста метров горят огнем, и ты, задыхаясь, бежишь за парнем, которого скорее всего не сможешь поймать. Бежишь, глядя на уменьшающуюся красную куртку с белыми буквами на спине «Академия Прентисса», уже еле различимыми сквозь туман, который стоит в твоих тридцати-с-чем-то-летних глазах. Вряд ли ты прочтешь, что там написано на спине у этого мерзавца, если не знаешь этого заранее. В жизни ты видишь, как спина в красной куртке становится все дальше и дальше от тебя.
— Он уходит! — уже хрипел Карелла.
Но вдруг, по счастливому совпадению или просто чудом — в этом городе чудес возможно все, — из-за угла перед Хэндлером вырулила патрульная полицейская машина, обслуживающая свой участок. Хэндлер — если это был он — развернулся на сто восемьдесят градусов и помчался наискосок через мостовую, увертываясь от машин. Он перебежал в их сторону на другую сторону улицы, где, без сомнения, на первом же углу хотел свернуть в северном направлении. Они предугадали этот маневр и уже мчались к тому же перекрестку. Карелла был чуть впереди Мейера, и парень оказался между ними. Увидев у них в руках пистолеты, он остановился и замер. Все участники забега, может быть, кроме него, выдохлись. Белые облачка пара, вырываясь изо рта, растворялись в воздухе.
— Скотт Хэндлер? — выдохнул Карелла.
Да, это был он.
Обе белые шлюхи были двумя порядками выше, чем те, которых люди Гамильтона выводили работать на улицах.
Этих Гамильтон заказал из конюшни Розали Парчейз[4] — ее фамилия вызывала интересные ассоциации, но тем не менее была подлинной. Розали — почтенная шестидесятилетняя дама и ее бизнес — «девушки по вызову» — пережил нашествие мафии, китайцев, теперь еще парней с Ямайки и «других разноцветных панков», как она их пренебрежительно называла. Розали торговала телятинкой, причем первосортной. Может быть, именно поэтому ее бизнес процветал, кто знает? В наши дни, когда дешевые двухдолларовые шлюхи наводняют дешевые придорожные мотели и показывают свои дешевые трюки своим дешевым клиентам, приятно сознавать, что, если настоящий ценитель захочет скаковую лошадь, а не клячу с живодерни, Розали предоставит ему это.