Надорвать уголок, достать письмо… Такие простые действия вдруг оказались непомерно сложными, и всё же я справилась с собой, развернув послание.
Я знала, что каждое слово в моей голове будет звучать голосом Тадди. Каждое слово будет убивать.
Сестрёнка, это первое прощальное письмо, которое я решился тебе написать.
Я зажала рот ладонью, чтобы заглушить рыдания.
Ты, наверное, пишешь такие перед каждым походом на пустоши, как и обещала. А я вот тоже решил кое-что исследовать.
– Что, Тадди?! Что ты решил исследовать?
Разумеется, письмо не слышало моих вопросов. Тадеуш уже меня не слышал.
Эстер, если ты читаешь это письмо, то, возможно, меня нет в живых. Конечно, я надеюсь, что мы читаем его вместе и смеёмся над моей глупостью… Но на всякий случай я хочу тебе кое-что сказать: я люблю тебя, сестрёнка. И я верю, что ты станешь лучшим профессором, чем я, когда поймёшь, что это твоя судьба.
Твой Тадди
29 октября, 155 год от Зимнего Совета,
1890 год от Рождества Первозданного
Одни и те же слова. Мои слова.
Я была уверена, что однажды именно Тадеуш получит такое письмо от меня. Я даже не задумывалась о том, какую боль оно причинило бы ему. А теперь у меня был ответ: все острые и удушающие чувства впивались в голову и в грудь, не давая думать, не позволяя даже до конца осознать произошедшее.
«Мы писали одинаковые письма…» – понимала я.
– Тадди, прости меня, – шёпот вырвался из груди с новым, уже почти беззвучным рыданием.
И когда в дверь каюты постучали, письмо в моих руках насквозь промокло от слёз. Нетвёрдым шагом я вышла в коридор дирижабля к профессору Калисто.
– Мы в Венеции, – сказал он, отводя взгляд от моего наверняка опухшего и покрасневшего лица.
– Я хочу увидеть его.
– Конечно, он в крипте Академии.
На этом разговор был исчерпан, и мы направились к выходу из дирижабля, уже на подходе к которому в нос ударил знакомый венецианский запах рыбы и тины.
– Профессор Калисто… – я вспомнила вопрос, который так и не удосужилась задать. – Лорду Кроу… кхм… Отцу уже сообщили?
– Да. Он прибыл в Венецию утром.
После этих слов мой тщательно выстроенный мир окончательно разлетелся вдребезги, и, когда мы с профессором сходили с дирижабля на венецианскую пристань, я едва не упала, благо Джиованни поддержал меня под локоть. Я коротко кивнула. Этот мужчина по-прежнему оставался незнакомцем, принёсшим страшную весть. И мне пока трудно было составить о нём мнение или оценить собственное отношение.
В свете закатного солнца Венеция казалась вовсе не такой прекрасной, как я помнила. Всё вокруг было насмешкой.
– Вы готовы идти? – тихо спросил Калисто.
На секунду мне стало интересно, что бы он сделал, скажи я «нет». Но усложнять происходящее не хотелось, поэтому я тихо ответила:
– Да.
Глаза сами нашли башню Академии, возвышавшуюся над городом. Я много раз представляла себе, как вернусь в неё и буду гордиться своим братом-профессором.
Но что, если бы я согласилась стать ассистентом Санторо в тот вечер после наречения? Тадеуш сам говорил, что мог выбрать другое направление, если бы я хотела стать профессором. Что, если бы он остался в живых, пройди я по его пути?
Я покачала головой, не позволив чёткому итогу размышлений сформироваться в голове, и двинулась вслед за Джиованни по скрипучей деревянной пристани в глубь города. А там, в башне, меня ждало тело Тадеуша… И отец.
Я не знала, что сказать ему при встрече. Он всегда воспитывал во мне силу воли. Злился, если видел слёзы или хоть какие-то чувства. «Как он хочет, чтобы я реагировала на смерть брата? Молча и с достоинством?..» Да, папа наверняка желал от меня именно такой реакции, но я всегда его подводила.
«А он? Каково ему потерять любимого ребёнка?» Мне сложно было представить слёзы горя на глазах отца. По крайней мере, не при мне.
Я не сразу заметила, что мы с профессором дошли уже до площади Сан-Марко. Как и всегда на закате, она была полна людей.
– Не вздохнуть… – слова вырвались, хоть я и не хотела их произносить.
– Прошу прощения?.. – Джиованни удивлённо поправил очки на носу.
– Мысли вслух. Не обращайте внимания.
Профессор понимающе кивнул и ускорил шаг. Я даже подумала, что он понял, как мне неуютно на площади.
Ужасно не хотелось, чтобы о моих слабостях кто-то знал, и я была благодарна Джиованни за то, что он не стал вдаваться в расспросы.