Джиллиан закрыла дверь, оставив его одного на темных дюнах. Луна освещала путь Линку, и все привидения следовали неотступно за ним, пока он шел к своей машине.
Глава 6
Джиллиан сидела на краю мостков, наблюдая за приливом и отливом, а Грейс танцевала на пальчиках, убегая от соленой пены и широко раскинув руки, словно обнимая ветер. Отступая, волна оставляла за собой океанский выброс и сокровища для детей. Джиллиан вертела на пальце золотое кольцо. Прилив – отлив. Бабушка всегда говорила, что в каждой человеческой жизни есть немного того и другого, чтобы одно уравнивало другое. Но даже во время отлива, когда сухой слежавшийся песок жаждал влаги и океан казался далеко, всегда оставалось что-то в утешение, пока океан не возвращался.
Какая-то часть ее существа желала присоединиться к ребенку и танцевать на песке, гоняться с ветром и дразнить океан, но Джиллиан оставалась на месте, изучая своего ребенка и недоумевая, где дочка научилась смеяться, петь и танцевать.
Грейс остановилась, подняла что-то с песка и взвизгнула от восторга, показывая матери свою находку.
– Джилли, посмотри! Это морской еж. И даже целый!
Разделяя детскую радость, Джиллиан встретила дочку на полпути и взяла сокровище в руку, ощущая, как солнечное тепло переливалось в ее ладонь.
– Очень красиво, Грейси. – Она провела кончиком пальца по узору панциря. – Посмотри, вот это называется «Белая лилия», посередине – звезда Вифлеема.
– О-о-о! – глаза Грейс расширились. – Как замечательно!
– Говорят, что, если она разобьется, оттуда вылетят пять голубей мира. – Джиллиан, улыбаясь, подбросила морского ежа вверх.
– Правда? – спросила испуганно Грейс. – Но нам не нужно разбивать его, если мы не хотим?
Джиллиан наклонилась убрать со лба девочки пряди белокурых волос.
– Нет, нет, Грейси, никогда.
– Посмотри, что я принесла, мама, – прозвучало у нее в памяти. – Мы с бабушкой нашли их на пляже и сделали ожерелья. – Внезапно оробев, Джиллиан убрала мешочек с ракушками и морскими ежами за спину. – Я сделала тебе ожерелье.
Мать подняла на нее взгляд со стеклянных фигурок животных, с которых она сметала пыль, осторожно положила на место розового лебедя и повернулась к Джиллиан. Она подняла брови и не улыбалась.
– Можно мне на него взглянуть?
Джиллиан сделала неуверенный шаг вперед, доставая мешочек из-за спины.
– Я… я сделала тебе ожерелье. С морским ежом. Меня бабушка научила.
Очень осторожно, зная, что оно очень хрупкое, она извлекла ожерелье, улыбаясь прелестной округлости и белизне морского ежа. Джиллиан долго искала на пляже именно такого.
Слишком поздно она услышала шум рассыпавшегося по чистому полу песка. Она взглянула на мать. Та смотрела не на ожерелье, а на грязь на полу.
У Джиллиан сначала задрожало правое колено, потом левое, потом руки и осип голос. Это всегда еще больше раздражало ее мать.
– Прости, мама. Я не нарочно. Я сама все уберу. Я…
Закончить ей не удалось. Мать выдернула мешочек из ее руки, ожерелье упало. Она слышала, как раскололся морской еж, ударившись об пол, но вниз не взглянула.
Мать указала на рассыпанный на полу, как крошечные слезинки, песок.
– Посмотри, что ты наделала! Посмотри, что ты наделала! И ничего ты не уберешь – ты никогда не убираешь. Ты только разводишь еще большее безобразие. Ты думаешь, я твоя служанка, убирающая за тобой твою грязь. Мне это опротивело. Ты слышишь меня? Опротивело!
Голос матери возвысился, дошел почти что до крика, только еще страшнее. Джиллиан хотела, чтобы папа был дома: мама при нем не была такая.
– Прости, мама. Прости. Мне очень жаль.
– Я тебе покажу, как жаль.
Схватив ее за руку с такой силой, что Джиллиан вскрикнула, мать потащила ее в холл.
– Нет, мама. Нет. Пожалуйста, не надо!
Джиллиан плакала, зная, что от этого только будет хуже, но не могла остановиться. Но она туда не пойдет, она не может. Джиллиан знала, что умрет, если ее снова заставят идти туда.
Свободной рукой мать открыла дверь чулана.
– Вот мы увидим теперь, как тебе жаль.
Джиллиан кричала и вырывалась, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но руки ее скользили по крашеному дереву. Мать втолкнула девочку в чулан и заперла дверь. Джиллиан задыхалась от страха в захватившей ее, как пасть чудовища, тьме. Ей казалось, что она видит в этой тьме чьи-то лица и как будто какой-то ветер, которого она не видела и не слышала, обдувал шею и спину.