Небеса над бульваром Смоленским
Небеса над бульваром Смоленским
Покрывали такую Москву,
Что от века была деревенской,
И притом напоказ, наяву.
Та, что верила снам и приметам
И теперь убедилась сама:
Нас несчастье не сжило со света,
Не свело, не столкнуло с ума.
Сколько писем к тебе разорвано!
Сколько писем к тебе разорвано!
Сколько пролито на пол чернил!
Повстречался с тоскою черною
И дорогу ей уступил.
Ты, хранительница древностей,
Милый сторож моей судьбы,
Я пишу это все для верности,
А совсем не для похвальбы.
Мостовая моя торцовая
Мостовая моя торцовая,
Воровские мои места.
Чем лицо твое облицовано,
Неумытая красота?
Где тут спрятаны слезы стрелецкие,
Где тут Разина голова?
Мостовая моя недетская,
Облицованная Москва.
И прохожих плевки и пощечины
Водяной дробленой струей
Смоют дворники, озабоченно
Наблюдающие за Москвой.
Я, как мольеровский герой
Я, как мольеровский герой,
Как лекарь поневоле,
И самого себя порой
Избавлю ли от боли.
О, если б память умерла,
А весь ума остаток,
Как мусор, сжег бы я дотла
И мозг привел в порядок.
Я спал бы ночью, ел бы днем
И жил бы без оглядки,
И в белом сумраке ночном
Не зажигал лампадки.
А то подносят мне вино
Лечить от огорченья,
Как будто в том его одно
Полезное значенье.
Ради Бога, этим летом
Ради Бога, этим летом
В окна, память, не стучи,
Не маши рукой приветы.
А пришла, так помолчи.
И притом, почем ты знаешь,
Память глупая моя,
Чем волнуюсь, чем страдаю,
Чем болею нынче я?
Проноси скорее мимо,
Убирай навеки с глаз
И альбом с видами Крыма,
И погибельный Кавказ.
Злые призраки столицы
В дымном сумраке развей,
Скрой томительные лица
Подозрительных друзей.
Открывай свои шкатулки,
Покажи одно лицо,
В самом чистом переулке
Покажи одно крыльцо.
Хочешь, память, отступного,
Только с глаз уйди скорей,
Чтобы к самому больному
Не открыла ты дверей.
Как ткань сожженная, я сохраняю
Как ткань сожженная, я сохраняю
Рисунок свой и внешний лоск,
Живу с людьми и чести не роняю
И берегу свой иссушенный мозг.
Все, что казалось вам великолепьем,
Давно огонь до нитки пережег.
Дотронься до меня — и я рассыплюсь в пепел,
В бесформенный, аморфный порошок.
Я нынче вновь в исповедальне
Я нынче вновь в исповедальне,
Я в келье каменной стою
В моем пути, в дороге дальней
На полпути — почти в раю.
Ошибкой, а не по привычке
Я принял горные ключи
За всемогущие отмычки,
Их от ключей не отличил.
Дорогой трудной, незнакомой
Я в дом стихов вошел в ночи.
Так тихо было в мертвом доме,
Темно — ни лампы, ни свечи.
Я положил на стол тетрадку
И молча вышел за порог.
Я в дом стихов входил украдкой
И сделать иначе не мог.
Я подожду, пока хлеб-солью
Меня не встретят города,
И со своей душевной болью
Я в города войду тогда.
Пес[9]
Вот он лежит, поджавши лапы,
В своей немытой конуре,
Ему щекочет ноздри запах
Следов неведомых зверей.
Его собачьи дерзновенья
Умерит цепь, умерит страх,
А запах держится мгновенье
В его резиновых ноздрях.
Еще когда он был моложе,
Он заучил десяток слов,
Их понимать отлично может
И слушать каждого готов.