— В комнате, судя по всему, темно? — спросил капитан, со знанием дела рассматривая сероватую объёмную картинку, на которой как раз открылась дверь и вошёл Хаген.
— Да. Обратите снимание, жертва заходит спокойно, не ожидая нападения.
— Согласен, — кивнул капитан.
Хаген на изображении закрыл за собой дверь, протянул руку к выключателю… и тут на нём повисли обе девицы. Он слегка качнулся, схватился за шкаф — а-а-а, тут-то он, наверное, и Ива́нов брелок для записи на верхнюю крышку шкафа положил! — а дальше девки начали его стремительно раздевать и завалили в постель.
— Прекратите! — взвизгнула Лиза, вскакивая.
— Да сделайте что-нибудь, за что я вам деньги плачу⁈ — заорал её отец на свою свиту.
Секретарь Старицкого подпрыгнул и прикрыл брелок рукой. Картинка скрылась под его ладонями, освещая пальцы бледными серебристыми всполохами.
Стряпчий поёжился и выдал единственное, за что он мог бы зацепиться:
— Господа, мы будем настаивать на проведении экспертизы о подлинности записи.
— Можете себя не утруждать, — продолжил выступление Великий князь. — По стечению обстоятельств, в комнате находился ещё один прибор, принадлежащий Третьему отделению. Как вы должны бы знать, господа, эти приборы защищены от наведённой информации по высшему классу. И я вам его, конечно же, не отдам. Но показать в качестве доказательства подлинности первой записи могу. Ракурс там немного другой, — Иван осклабился: — Посмотрим?
Стряпчий и капитан заговорили одновременно.
Стряпчий:
— Я думаю, не стоит…
Капитан:
— Конечно, посмотрим! Наличие подобных доказательств в корне меняет дело.
Лиза сделалась вовсе пунцовой и хотела бежать, но капитан рявкнул:
— Сидеть, барышня! — и унтеру: — Потарин, дверь закрой-ка на ключик, — лицо его сделалось суровым: — Вы что же думали? Подняли людей среди ночи ради ваших выкрутасов, обещали свидетелей — выходит, подложных? Заявление написано, дело открыто! Это вам не в песочнице фантиками играть, а государственный уголовный розыск!
— Я хочу забрать заявление! — перекосился Старицкий.
Капитан аж зашёлся:
— Вы, господа хорошие, думаете, уголовный розыск в бирюльки играет? А вы будете бумажки носить да забирать⁈ Хочу вру, хочу перевираю? Нет уж, дело нейдёт! Отделение имеет право составить на вас протокол по ложному доносу!
В таком духе они препирались ещё несколько минут, пока Старицкий не сказал:
— Господин капитан, я имею нечто сообщить вам конфиденциально, не для третьих ушей.
Капитан покосился на Великого князя и совсем взбеленился. Полагаю, он ничего не имел бы против небольшой мзды, но не в присутствии таких лиц! А ну как проверка императорская на голову свалится!
В общем, посмотрели мы кусок второй записи, естественно, полностью повторивший первый, после чего Иван немедля спрятал фиксатор в нагрудный карман, а красный и злой Старицкий официально принёс извинения всем присутствующим и в особенности Хагену, попросил аннулировать его заявление и обещал, что дочь будет наказана по всей строгости, и семья усиленно займётся её воспитанием.
— Это в том случае, если господин фон Ярроу откажется от подачи озвученного заявления. Иначе мне придётся арестовать и барышню, и её сообщницу, — капитан поправил усы.
Лиза испуганно уставилась на Хагена. Все остальные тоже уставились — выжидательно.
— Я не буду подавать заявление, — любезно улыбнулся Хаген. — В конце концов, это было даже приятно, хоть и неожиданно.
— Честь имею, господа! — капитан приложил пальцы к козырьку фуражки и чинно удалился, унося с собой Лизаветино фиксирующее устройство — как он сказал, «для начальства, в подтверждение правомерности закрытия дела». Из чего я сделал вид, что запись будут просматривать всем околотком.
Лиза буркнула под нос:
— Я к себе, — и встала, но тут проснулся декан:
— Минуту, барышня! Господа Соколов, Коршунов и фон Ярроу, вы можете быть свободны. С вами же, сударыня, будет отдельный разговор.
Мы встали и направились к выходу, и последнее, что я услышал было:
— Ваше присутствие в студенческом общежитии более нежелательно, так же, как и сударыни Бабичевой. Вопрос же продолжения вашего обучения будет поставлен перед преподавательской комиссией, о её решении вы будете осведомлены письменно…
— Хорошо, что университет большой и народу в нём учится до хренищи! — бодро сказал Иван, когда дверь в аудиторию закрылась за нами. И чуть с меньшим энтузиазмом: — Будем надеяться, дядюшка не придаст большого значения этому нашему выступлению…