— Он, — слегка оглянувшись, согласился Иван. — Никита Анатольевич. Но тот, что держится следом, более занимательный персонаж. Если я правильно узнал, Шамбурин-младший, как звать — не помню. И чего он на экстерне забыл? Они же из экономистов, при Казначействе и Банковском управлении клан подвизается.
— Может быть, чисто ради грамоты о получении высшего образования? — пожал плечами Петя. — Не думаю, что здешние преподаватели его способны особо многому обучить. Там семейная практика должна быть такая, что нам и не снилась. Лишних четыре года терять не захотел?
— Всё возможно, всё возможно. — Сокол обернулся к Витгенштейну: — Ставлю на Толстого. Напористость быка довлеет над интеллектом. Никакого расчёта. Мизерная красная тряпочка — и он бросится в бой, пользуясь случаем показать себя эталонным самцом, рыцарем меча и кинжала.
Дашков восторженно хрюкнул.
Но Петя раздумывал.
— Н-да?.. Я бы вон на того поставил. Смотри, как он Толстого плечом оттирает. Альфа номер два. Кто таков — не имею представления. Но уверенность в себе через уши прёт.
— Вон тот высокий, белобрысый? — деловито уточнил Дашков. — Это из новоприобретённых территорий, Сигизмунд Тышздецкий. Папаша — влиятельный магнат.
— Ха! — довольно воскликнул Петя. — Польская шляхта! Там порыться — папе, поди, Сейм накануне войны какой-нибудь гордый титул выписал?
— Графа, — подтвердил Дашков.
— Всё! — Витгенштейн довольно потёр руки. — Ставлю на поляка. Гонор превыше благоразумия.
— Да уж, повезло парнише с фамилией… — пробормотал я, но был услышан. Дашков невольно засмеялся и едва не подавился, пришлось по спине его хлопать.
— А что, господа, — Сокол, изрядно повеселевший, достал из кармашка часы и глянул время, — не прогуляться ли нам до тренировочной зоны? Перерыв позволяет, а господин Дашков продемонстрировал бы нам пару премиальных протуберанцев?
Дашков торопливо вытер рот салфеткой.
— На самом деле, господа, мне это действительно нужно. Чувствую, скоро огоньками искрить начну.
Погода стояла сухая, хоть и прохладная. Впрочем, Михаил любезно предложил за шинелями не бежать, а окутать всю нашу группу общим согревающим заклинанием. Всё равно у него энергии через край.
Отчего бы и не размяться?
НЕ ПОВЕЗЛО СЕРГО
В аудиторию мы вернулись минут за десять до звонка. Вернее, возвращались. Шли, да не дошли.
Напротив входа в аудиторию экстерна у широкого окна стояла дива — княжна Юсупова — в восторженном кольце своих воздыхателей. Не знаю, чего ей ещё не хватало? Или дни критические? Или по жизни характер склочный, и не пороли её никогда? Но за языком эта дамочка явно следить не привыкла, и при нашем приближении довольно громко брякнула:
— Вон они тащатся! Клоун и холуй…
На что я, слегка притормозив, заметил:
— Ваше мнение чрезвычайно важно для нас, княжна, — и улыбнулся, позволив Зверю заглянуть ей прямо в глаза.
Юсупова громко и немузыкально взвизгнула, тут же густо покраснев. Зато круг поклонников взорвался возмущёнными воплями! Голосили кто во что горазд. И «Возмутительно!», и «Да как он посмел⁈» (почему, кстати, они спрашивают друг у друга, а не у меня?), и «Немедленно попросите у её светлости прощения!»
— Для начала, не «светлости», а «сиятельства», если уж на то пошло, — пробормотал стоявший рядом со мной Дашков, но его, естественно, никто не услышал.
И вот — наконец:
— Я вызываю вас на дуэль! — они выкрикнули это хором, Толстой и Тышздецкий. Посмотрели друг на друга довольно злобно, и поляк, чтобы подчеркнуть своё превосходство тут же добавил:
— Я не потерплю оскорбления чести дамы в моём присутствии!
— Я первый, — безапелляционно рыкнул Толстой.
— Принято, — кивнул я. — В семь на стадионе. К следующей паре я пришлю вам своих секундантов. В качестве оружия я выбираю саблю.
Тышздецкий повеселел, а Толстой набычился:
— Саблю?
И тут вперёд просочился тот безымянный Шамбурин. В глазах его натурально мелькали какие-то расчёты, ему и хотелось выступить перед Юсуповой, показать свою смётку (или как уж он понимал удаль молодецкую?), и было страшно налететь на ошибку и опростоволоситься, но этот счетовод полагал, что он чего-то там вычислил, и потому довольно громко выкрикнул:
— Господа! А изволите ли вы знать, что в прошлом году вышел новый дуэльный кодекс за авторством господина Кокорина, и в нём указано, что оружие избирает оскорблённая сторона⁈
— Да ради Бога, господин Шамбурин, — усмехнулся я. — Какой вид оружия вы избираете против меня?