Мы шагали, нехарактерно скрипя суставами и припадая на правый бок. Я одним глазом старался за лисой всё равно следить. Мало ли, что я ей сказал — а ну как не утерпит?
Как же меня достали сваливающиеся на голову вот эти сюрпризы!Куда теперь сию великовозрастную девчонку девать? Натурально ведь девчонка — и на вид, и по поведению! Единственное, что про хвост она обмолвилась. Пятьдесят лет! Почешешь тут в затылке.
Я думаю, на каждый следующий хвост времени больше уходит. Она ж в мастерстве сильно вырастать должна.
И сколь, ты думаешь, ей годков?
Сто пятьдесят, поди.
Я мысленно присвистнул. Хотя… если кицунэ может тыщу лет прожить — вот и считай, всё в десять раз растягивается. Аккурат эта девчонка на пятнадцать лет и смахивает. И внешностью, и мозгами.
Избалована безмерно.
Полагать надо, никто ей укорота дать не мог. Творила, что хотела. Да ещё и с жизнями считаться не привыкла, всё ей будто игрушки. Как воспитывать будем, ума не приложу…
На Святогора вся надежда.
Да уж.
«Гостинцы» по ущелью мы, конечно, собрали. И хвосты обрубленные нашли — необычно длинные по сравнению с привычными лисьими, чуть не метровые. Айко при виде их снова скуксилась и начала причитать по-японски, так что Хаген живо спрятал их в короб с чистой ветошью, чтоб глаза не мозолили. Айко подулась маленько, а потом снова оживилась, побежала на что-то смотреть, чуть не влетела в растяжку (чуть не получила за это от меня по шее). Потом она «для порядка» захлопнула люк «Пантеры» и умудрилась его заблокировать. Как??? — никто не понял! Вот мы накорячились, пока привели его в рабочий вид, как те ребятки из неприличного анекдота про шагоход и добрую фею.
Айко всё это время сидела на определённом ей камушке (с запретом двигаться куда бы то ни было) и дулась.
Потом мы домчались до базы сводного Дальневосточного механизированного казачьего отряда и явились к атаману.
Айко мы поначалу во дворе оставили.
— Сиди и не вздумай чего учудить! — строго предупредил я. — Неизвестно ещё, что начальство про тебя скажет. Начнёшь гадости творить — враз ещё пару хвостов отсекут!
Этой угрозы оказалось достаточно, чтоб лиса тихонечко села на лавку, вжавшись в угол и всеми силами изображая приличное поведение. А мы пошли на доклад.
Я думал, у атамана от изумления глаз выпадет, но оказалось, что Святогор уже предупредил, и батька наш был, так сказать, во всеоружии.
— Молодцы, молодцы! Орлы! Хвалю! — Никита Тимофеевич в приподнятом настроении прохаживался по штабной палатке. — Оно понятно, что действовали вы не одни, в связке с иными подразделениями. Однако! — Он посмотрел на нас значительно. — Без казачьего механизированного не обошлось, так? Так! Считаем: боевую единицу в виде лисы-пятихвостки нейтрализовали — раз! Мамашу ейную вовсе вывели из уравнения на неопределённое количество лет — два! Это ж меняет все расклады!
— Никита Тимофеевич, чё с этой девкой-то делать? — осторожно спросил я.
— С какой девкой? — не понял атаман.
— Да с лисой этой! Айко!
— А вы её с собой, что ль, приволокли?
— А куда ж было её девать⁈ — развёл руками я. — Не там же бросить?
— Хм, действительно… Ну-ка, зови!
Айко вошла в палатку чинно, как первоклассница, только что без букета. Улыбалась аки солнышко, пока атаман оглядывал её пристальным суровым взглядом. Шейка тоненькая из воротника торчит, трогательная. Волосёнки торчком.
На жалость давит.
А то я не вижу!
— Вот что, — строго сказал атаман, — примешься шалить — живо спроважу тебя в губернскую магическую тюрьму. Будешь в магостатической зоне сидеть. Поняла?
Айко перестала улыбаться и смиренно, как это принято у японцев, поклонилась:
— Да, господин, — и ладошки этак лодочкой.
— В конце недели высокая комиссия приедет, — кивнул мне атаман, — по душу Фридриха твоего с Эльзой. Вот заодно и по этой барышне вопрос поставим. А пока шагайте в расположение. На предмет ремонта «Пантеры» завтра будем решать. Технари соберутся.
Ну, завтра так завтра.
Пришли мы к месту нашей стоянки, где у нас большая армейская палатка стояла. Так-то она на восемь коек, и поначалу мы в ней очень просторно располагались. Потом пришлось угол Фридриху с Эльзой выделить, и по ночам они там в абсолютной тишине еле слышно скрипели походной кроватью. Орднунг, мать их, немецкий. Ну ничё, поди, пока нас не было, отвели маленько душу. Теперь вот придётся для Айко закуток выгораживать. Невместно же ей с четырьмя мужчинами в одной комнате спать укладываться и всё такое. Вот же мало головной боли было…