Говорил он в моменты волнения почти исключительно по-немецки, да быстро так — чисто пулемёт лязгает. Хорошо, Хаген переводил, а то у комиссии своего толмача не оказалось, даже странно. Давай они судить да рядить, как им по-новому пересесть, а я смотрел и всё дедушку Крылова вспоминал: «А вы, друзья, как ни садитесь…» Короче, не походили эти господа на комиссию. Натурально, собрались любопытствующие зеваки на прынца заморского поглазеть.
— А позвольте, господа, поинтересоваться, — вежественно начал я.
Хаген и Фридрих, как я начал говорить, сразу на меня уставились и замолчали, так что и остальным пришлось прислушаться.
— С какой целью вы, собственно, явились?
С языка так и рвалось: «Чего вашему губернатору от нашего принца надо?» Казалось бы — папаша-кайзер слово сказал, сделал всё, что посчитал нужным. Наш государь тоже меня земелькой не просто так пожаловал. Чего ещё? Ан нет, прутся!
— Но как же⁈ — подпрыгнул на лавке один из господ. — Нам необходимо удостовериться, что его высочество получает необходимые…
— Что? — спросил я.
Он суетливо замахал перед собой руками, подбирая слова:
— Ну-у-у… питание, медицинское обслуживание… Каковы условия проживания вообще?
— Вы как будто про коня породистого интересуетесь, — я наконец сел и кивнул своим на свободные места, — присаживайтесь, господа. А вы спрашивайте. Вот он принц. Что хотели? Он так-то понятливый.
Все глаза немедленно впились в Фридриха, а секретарь изготовил тетрадку с ручкой, чтобы всё записывать.
— Ваше высочество, — торжественно начал один из приехавших, — нам хотелось бы знать, как вы устроились в этом временном лагере?
Хаген хотел переводить, но Фридрих показал знаком, что понял, и чинно ответил по-русски:
— Божьим благоволением. Бесподобно. Благодарю.
И замолчал. Поди, больше ничего сходу на букву «б» не подобрал!
Комиссионеры переглянулись.
— А в отношении подробностей?.. — начал секретарь с зависшей над тетрадью ручкой.
Фридрих пожал плечами:
— Большой бивуак. Безлюдье. Бочки. Берёзы. Бурундуки. — Он слегка повёл руками вокруг себя. — Бурление бытия.
Это довольно философическое утверждение вызвало замешательство в рядах. Господа пробовали опрашивать принца так и эдак, но отвечал он всё в том же духе: бабочки, дескать. Благолепие. Борщ.
— Вот, кстати о питании! — оживился самый пухлый товарищ. — Как оно тут?
— Снабжение горячим пайком происходит с отрядной кухни, — чётко ответил Хаген. — Чай кипятится в расположении, на месте.
— Баранки! — довольно добавил Фридрих. — Брусника! Бифштекс! — он многозначительно покивал приезжим господам: — Божественная бурда!
Тут Хаген нахмурился, переспросил и пояснил оторопевшей комиссии:
— Его светлость хотел сказать, что ему очень нравится всё, что готовят местные повара.
— Благодарю! — согласился Фридрих.
Сильно принц прусский хотел влиться в наши русские ряды. Превозмогал из последних сил. Выжимал из накопленного словарного запаса всё возможное. И почему-то не хотел перебираться под другое начало. Подозревал что-то, может быть?
— Как-то всё это слегка сюрреализмом отдаёт, — пробормотал кто-то сбоку. Все переглянулись.
— Что ж, — кивнул своим мыслям пухлый, — а не соблаговолите ли показать нам место проживания его высочества?
Я поднялся:
— Пройдёмте!
Внутри палатки уже было довольно прилично прибрано, и даже на место испорченного полога Антон с Саней прицепили кусок брезента. Хрен порвёшь!
Все стояли у своих коек — и Пушкин, и Швец, и даже Эльза…
— А где эта опять?
— Обиделась, — негромко пояснил Швец, — под кровать забилась.
— Ладно, потом разберёмся. Господа, вы вон в тот угол сильно не заходите, — я показал на кровать Айко, — мало ли, тяпнет за ногу.
— Обстановочка тут у вас! — осуждающе покачал головой самый блестящий (надо полагать, тот самый председатель). — И где же спит его светлость?
— Понятно где! С женой!
Эльза захлопала глазами и присела в мелком книксене.
— Та-а-ак! — Председатель нахмурился. — Господин Коршунов, прошу вас выйти со мной на улицу для приватной беседы.
— Хаген — за мной! — кивнул я.
Мало ли что они выкинут? Мне хотя бы свидетель нужен. Так что я ещё и Пушкину подмигнул: смотри, мол. Тот понял, моргнул обоими глазами.
На улице комиссия снова уселась на лавки, а председатель отошёл чуть в сторону, под упомянутые Фридрихом берёзы. Мы подошли туда же.
— Слушаю вас, — не очень мне хотелось долго рассусоливать.