Атаман помолчал. Да и над всем собранием повисла осязаемая тишина.
— На сегодняшний момент потери — шестнадцать экипажей. И раненых восемь сотен человек.
19. ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
О ТОМ, КАК КАЗАКИ СПЕРВА ОГОРЧИЛИСЬ, А ПОТОМ ОБРАДОВАЛИСЬ
— И что ж теперь делать будем, братцы?
Этот вопрос, заданный у меня под ухом, каким-то образом услышал атаман. А я, кстати, всегда утверждал, что даже штабные палатки усиливающими артефактами увешаны — мама не горюй…
— Та-ак! А-а-а-тставить панику! — рявкнул Никита Тимофеевич, и все казачки внезапно осознали, почему он атаман. Рёв был ничуть не хуже моего бело-медведевского. — Будете выходить на боевые через сутки! Ясно? Чтоб яснее было — оплата — втройне! И чтоб не позорили меня! Я для них лишнюю копеечку выбиваю! А они! Стыдно, господа!
— Атаман, отец родной! Ты б сразу диспозицию обозначил! А мы уж будем соответствовать! — выразил общее мнение Фёдор. — Зачем нас так сразу ругать-то охульно? Сказано — будем! Тем более, что среди нас и лиса есть! — Он неожиданно широко улыбнулся: — Значит, япам вообще хана! Второго «Кайдзю»-то у них нет?
И дождавшись утвердительного кивка от Айко (откуда она тут взялась, кстати?), продолжил:
— Второго — нет! Значит, и войне — хана! Такое моё мнение!
Это заявление мгновенно вызвало бурную реакцию:
— Ну не-е! Ты же не думаешь, что у второго императора силёнок меньше?
— Не меньше, а всё ж послабее будет!
— Ой, не знаю!
— Вот ежели не знаешь, так и помолчи!
— Это ты кому сейчас рот затыкаешь? А⁈
— Мо-о-олчать, сукины дети! Я для чего вас на совещание собрал? Чтоб собачились все?
— Никак нет, господин атаман!
Самое забавное, что пособачиться таки пришлось. Из-за графика. Казачки окончательно решили, что войне каюк, а боевые-то за выход платят, вот и хотели каждый урвать побольше. Некоторые вообще предлагали по двое суток воевать, а меж ними двенадцать часов отсыпаться. Слава богу, атаман запретил. А то с недосыпу они щас навоюют! Не хватало своих ещё пострелять!
Так что для «Пантеры» боевой выход был аж через два дня. Как раз успеем все тесты прогнать и мелкий ремонт досконально провести. Хаген вон на правую опору жаловался. Чего-то там ему не нравилось.
НЕОЖИДАННЫЕ ПОВОРОТЫ
Ситуация с лисой тем временем начала приобретать какие-то новые и неожиданные формы. Половина отряда с энтузиазмом таскала ей всякие сладости — пряники-конфеты, орешки сахарные и прочие шоколадки. У кого на что хватало фантазии при посещении ближайшей ярмарки. Это бы Бог с ним. Особенно когда гостинец приносил кто-то вроде нашего каптенармуса Ефимыча. Тот, по-моему, мысленно включил Айко в ряд своих дочек и племяшек. Или старший техник Семёныч, седой уже дядька, который Айко так и называл: «внучка». Айко не спорила. Видать, не шибко охота женщине в солидном возрасте признаваться, хоть она и лиса.
Ну вот, против гостинцев мы претензий не имели. К тому ж так их было много, что Айко на стол три больших плошки составила и всё туда складывала — ешьте, мол, кто хотите, потому что одна она осилить столько сладостей никак не могла. Это ладно.
Но вторая половина отряда волокла в виде подарочков всякие женские штучки — заколки там или ленты. Это ж дураком надо быть, чтоб не понять: в этом разе заход совсем другой.
Может быть, тут-то и объявить бы принародно, сколько нашей лисичке в самом деле лет, но… Как я уже говорил, Айко внезапно (подозреваю, что впервые за всю свою долгую жизнь) ощутила себя именно на положении всеобщей любимой сестрёнки (дочки или племянницы — тут уж всё едино), и признаваться в том, что она даже седому Семёнычу в прабабки годится, ей категорически не хотелось.
В отряде меж тем завелась гармонь, и по вечерам около столовой собирался кружок, приходили играть умельцы и даже иной раз устраивались разудалые казачьи пляски.
Приходили звать и Айко. От этих зазываний Айко терялась, а хвосты у неё становились ёршиком. Она аж прятаться от посетителей начала. Кое-кто пытался эти заходы через меня организовать, но подобные попытки за первый день закончились. Стоило пару раз синезубо улыбнуться со значением — и народ как-то сразу проникся.
А Айко к хорошему отношению непривычная, и все приглашения «в свет» вызывали у неё почему-то оторопь. Хотя, по моему скромному разумению, ну сходила бы, посмотрела. Может, и поплясала бы даже. Обидеть её так и так никто не сумеет, она по части обид сама кого хошь в бараний рог скрутит. Но я, единожды это мнение высказав, далее держал его при себе. Пусть сама решает: захочет — пойдёт, нет — так нет. Что за страх у неё такой, шут знает? Казалось бы, после трёх-то мужей… Рожавшая уже баба. Две дочки, говорит, у неё есть.