— О! Натурально, не видно вас!
— Ну и славно. Помчали! Посмотрим, что там и как.
В БАНДИТСКОЙ ИЗБЕ
Накинув щиты и прикрывшись невидимостью, мы понеслись по недавно скошенному лугу меж копёнками.
— Ну что? Пойдём как приличные, через уличные ворота?
— Предлагаю пренебречь вежливостью! — фыркнула Айко, и я перемахнул забор со стороны огорода, инстинктивно опасаясь потоптать посадки. Однако если здесь когда-то и были грядки, то их давно уж забросили. Бурьяны в человеческий рост — всё, что выращивали местные хозяева. Вот и славно! Прём напролом! Айко, кажись, не только морок накинула, но и звуки глушила.
Вообще, я уже начинаю потихоньку привыкать к таким лисьим возможностям! Здорово же!
Сарайки, сеновал, в конюшне лошадки всхрапывают…
— Тут! — Айко уверенно показала на дом.
Я приник к двери. А внутри кого-то бьют, да хлёстко так! Хагена⁈ Я повернулся задницей к двери и лягнул её обеими задними. С развороту влетел в комнату, но, кажись, немного не вписался — полкосяка вынес.
А внутри такая диспозиция: у стены, привязанный к стулу, сидит Хаген. На лице повязка, глаза завязали. С двух сторон от него стоят две рожи бандитские. Вот прям печать морального уродства на лице. И на полу двое стонут, видимо дверью да обломками косяка пришибленные. У окна ещё два урода. Решил так их для себя называть, уж больно хари страшные. А у другой стены, на лавке, сидит какой-то европеец. Весь из себя джентльмен. Не знаю, почему так решил — может, слишком лицо на лошадиное смахиват?
Бандиты, конечно, все уж револьвертами в меня тычут. Ну и кто им доктор? Как вы щит мажеский пробивать собрались?
Я синезубо улыбнулся:
— Какая встреча, господа! Я так рад, что зашёл на огонёк! Айко, как ты думаешь, кто из них тут самый большой мерзавец? — спросил я лису, тенью просочившуюся мимо меня.
— Вот этот, — ткнула она лапкой в джентльмена.
— Ну ты что? Невежливо тыкать в людей пальцем.
— А я и не пальцем! Я когтями! — Она шевельнула лапой, и в тусклом свете комнаты металлически блеснуло. — Он здесь самый противный. Эти, — она повела носом на остальных, — просто бандиты. А тот, гляди, умным себя считает. Поэтому и не нравится… Илья, можно я их убью?
— Только по-быстрому. И это… не уляпайся опять, а? А умного не трогай!
— Хорошо! — хищно улыбнулась она. Пасть сверкнула белейшими зубами.
Словно вихрь пронёсся по комнате. По-моему, она их за полторы секунды разметала. А джентльмен даже не пошевелился.
Я подошёл к Хагену, когтем зацепил повязку. Ага. Взгляд размытый, словно дурманом накачали.
— Айко, посмотри фон Ярроу. Подлечи его, а мы с господином… — Я повернулся к сидящему у стены: — Как вас там?..
Лошадинномордый дядька выставил вперёд подбородок:
— Смит. Эдвард Смит, эсквайр.
— Ух ты! Настоящий эсквайр? В наших чигирях? — Я приблизил морду к его лицу. К чести сказать, он не отшатнулся. Только губы тонкие в ниточку сжались.
— Самый настоящий. Будьте добры снять облик. Это… несколько нервирует.
Прям красавец! Их, говорят, в этих самых Оксфордах да Кембриджах первому, чему учат — морду держать кирпичом при любом раскладе. Но всё равно впечатляет!
— А почему нет? — Я поддел лапой ближайшую лавку, отпихнул труп валяющегося бандита и сел, сняв облик. Щиты снимать не стал, а то кто его знает, вдруг этот дядя резкий, как касторка. — Поговорим? Вот, кстати, вопрос: почему как англ, так Смит?
— А почему как рус, так Иванов или Кузнецов?
Я коротко хохотнул.
— Экие у вас, милейший, превратные представления! Я вот — Коршунов. В экипаже у меня один — Пушкин, второй — вообще Швец. С бароном фон Ярроу, вы, судя по всему, уже почти познакомились. Но сейчас не об этом. Вопрос-то о другом — как умирать будете? Долго и мучительно или быстро и качественно?
Он, на удивление, как будто слегка расслабился. Спиной о бревенчатую стену избы опёрся, ногу на ногу закинул:
— А моя смерть обязательна?
— Ну, милейший! А как иначе-то? Похитили моего вассала… Да хрен с ним, с вассалитетом — моего друга. А такого в наших краях не прощают.
— Перед смертью могу я задать вам несколько вопросов и сделать одно предложение?
Я удобнее уселся на лавке.
— Валяйте!
Мне на плечо легла ручка лисы. Айко вновь предстала перед нами в образе примерной пай-девочки:
— Барон скоро очнётся. Ваша светлость, зелье, которым его опоили, часто используют работорговцы. Оно вообще-то безвредно, только голова потом болеть будет.
— Главное, чтоб она была, голова-то! Скажи ребятам, пусть не волнуются. Потом приходи, поговорим с Эдвардом Смитом, эсквайром.