Я сразу взбодрился:
— А что это мы тут делаем⁈
Она вылезла на белый свет:
— Мама меня отправила картинки отнести…
— Отнесла? А чего по кустам уши кормим? А ну — три круга вокруг лагеря! Бегом! Да смотри: нет ли вокруг вражеских шпионов?
— А они должны быть? — хвост у мелкой встопорщился ёршиком.
— Всё возможно. Война! — я поднял палец, где-то копируя атамана и стараясь не ржать. Но Хотару восприняла всё очень серьёзно, взвизгнула, прыжком развернулась на месте и исчезла в кустах.
— Н-да, надо привычку отработать на «разрешите исполнять».
— Разрешаю! — удивлённо сказал сзади голос атамана. — А ты чё тут стоишь-то, Коршун? Думаешь — идти аль нет?
— Вы не поверите, Никита Тимофеич. Стою, понимаете, «глубоких полон дум».
— Это что-то из классики?
— Кажется. — Я вообразил, как буду представлять свой зверюшник Серафиме, и потёр затылок. — А вы не хотите лис себе оставить? Они незаменимы в охранении…
Атаман выпучил глаза, встопорщив усы:
— Благодарствуем, но мы справляемся!
— Но…
— Никаких «но»! И вообще! Приказ получен, господин войсковой старшина, извольте исполнять!
Я поплёлся к себе.
КТО БЫ СОМНЕВАЛСЯ!
Поразительно, но Хотару поймала-таки нарушителей! Конечно, это оказались не бандиты и не диверсанты, а свои же техники, втихаря протаскивавшие на территорию рембазы самогон. Я ж и предположить не мог! Дотопал себе в унынии до наших палаток, объявил всем срочный сбор. А переезд, да когда обосновались крепко — он же немногим легче пожара! Все сразу забегали, засуетились. Это наше, это у соседей взаймы брали, это на склад вернуть, то на кухню… Вдруг сосед бежит, Лёха, орёт:
— Коршун! Беги к рембазе! Твоя лиса техников повязала!!!
— Как? — из своей палатки выскочила Айко.
— Это Хотару! — сразу понял я. — Я ей велел вокруг лагеря бежать и ловить возможных нарушителей!
Естественно, побросали всё, помчались полным составом. Мало ли, вдруг там наших бьют?
Низвергающий громы голосище атамана мы заслышали издалека. И, к превеликому удивлению, костерил он вовсе не лису.
— Гриша!!! Совесть у тебя есть-нет⁈ Вы ж знаете, запрет объявлен⁈
Мы успели вылететь к месту событий как раз, когда Никита Тимофеич слегка иссяк, и упомянутый Гриша получил возможность ответить:
— Отец родной! — похоже, техник был не вполне уже трезв. — Ну как без оного-то? Ребята уезжают, как не проводить?
Атаман с досадой хлопнул себя по ляжкам:
— А ко мне ты мог по-человечески подойти⁈ А⁈
Гриша высоко-высоко поднял брови, за ними — плечи и развёл руками:
— Ты ж у нас строгий, но… ик!.. справедливый! Рази ж ты б разрешил?
— Тьфу! — Никита Тимофеич развернулся к остальным техникам, которые были ещё красивее и только таращились да невпопад кивали. — Вы зачем вообще туда попёрлись? У вас что — спирта на базе нет⁈
Гриша оскорблённо выпрямился:
— Как можно, гсппа-а-адин атаман? Спит… спипр… спиртр — он ить казённый!
— Сознательные, значит? — Никита Тимофеич вздохнул, и тут на поляну, запыхавшись, выскочили три медсестрички:
— Медицинская помощь нужна⁈
— Да какая тут помощь, — махнул рукой атаман. — Всем протрезвину двойную дозу, и пусть идут ремонтный ангар драят, деятели!
— А чего они косые такие? — с любопытством спросил Пушкин, наблюдая за экстренной медицинской помощью.
— А они состав нарушения спешно уничтожили, — хохотнули прибывшие раньше зрители. — До прибытия начальства.
— Сильны, однако… — протянул я, и тут атаман обратил свой взор на меня: — Коршун! Вы ещё здесь⁈ А транспортник, между прочим — вон он, — начальственный палец уставился в небо, — на посадку заходит! Сворачивайтесь, и чтоб ночевали уже на борту! Инициативные вы наши…
23. СНОВА ДОМОЙ
ТРОЕКРАТНОЕ «УРА»
Торжественное построение было похоже на все торжественные построения, на которых мне хоть раз доводилось присутствовать. Помимо нашего казачьего атамана припылили представители от штабного начальства с киноаппаратчиками и фотографами. Торжественно поздравляли «герцога Топплерского» с присвоением внеочередного звания, жали руки, фотографировались.
Потом по солидному списку вручали награды. Считай, весь механизированный отряд получил. Нам — всему экипажу «Пантеры» — за «Кайзера» (и кайзерского сынка, ха) вручили по «Георгию». Мне — первой степени, Хагену — третьей, Пушкину со Швецом — четвёртой. Их и экипаж Фединого «Архангела» ещё медалями «За отвагу» отметили, за героический прорыв к княжескому «Святогору».