*Ужасную Сибирь.
По-моему, главным доводом стало, что когда они, перебивая друг друга, начали говорить про дикость и суровость Сибири и прочую чепуху, я не выдержал и заявил:
— Да у вашего сына, который, как вы говорите, в русском рабстве, целое поместье земли! И дом свой, раза в три больше вашего нынешнего. Каменный! Попрезентабельнее вашего такого дворянского особняка, которым вы наверняка гордитесь. Иль не верите фотографиям? Может, думаете, что это всё картинки, а сам он в землянке живёт и сырыми кротами питается?
— Ну что вы такое говорите, ваша светлость! — слегка поморщилась баронесса фон Ярроу. — Сырые кроты…
Ага, не ловко им всё же перед титулом.
— Ну какая землянка, — следом за ней забормотал папаша.
— Впрочем, — поправил себя я, — у него там два этажа против ваших трёх. Так это потому, что у нас земли навалом и вверх карабкаться смысла нет! Вширь строимся, как хотим! Да и двор рядом с домом на двадцать соток, а тут у вас и палисадничка нет. И живёт он в своём доме втроём с женой и дочерью! А не как у вас тут, словно пчёлы в улье… Захотел — князя Багратиона в гости позвал, со всем семейством! И никто никого не стесняет! — Хаген, не прерываясь, переводил мою пламенную речь, чтоб было максимально точно понятно, и лицо у него было абсолютно нечитаемое.
— И перевезти вас мы можем сразу всех. Вот всех, кто сидит за этим столом. И даже если вы разберёте дом, мы сможем его перевезти. Но уже следующим рейсом. Весь дом! Со всем содержимым! Земля у вашего сына есть, десять таких особняков поставить можно. Только отопительный контур нужно нормальный встроить или, на худой конец, печи, хоть голландки, но это мелочи. Мой вассал — очень уважаемый человек в нашем поселении. Да и в городе. Так что я не понимаю вашего пренебрежения. Ну, в конце концов, господа, прокатитесь, посмотрите, что там да как. А уже потом отпишете остальным — хорошо ли в нашей Сибири, плохо ли. А за мной не заржавеет! Четыре дня — и как раз грузовой дирижабль в Линц прилетит. Доставляем грузы по всему миру в любом количестве!
— Уговорили, — немного напряжённо улыбнулся папаша фон Ярроу, — мы съездим в гости. Правда, Вильгельмина? Я очень хочу увидеть внучку…
— Эм-м… простите! — Фриц несмело поднял руку. — Ваша светлость, могу я также рассчитывать на ваше гостеприимство? Я хотел бы… — он отводил глаза от остальных сидящих за столом, — посмотреть, как оно там…
— В страшной Сибири? Вы не боитесь покрыться коркой льда, зарасти мхом и быть немедленно сожранным медведями?
Он немного приободрился:
— Но Хаген же живёт там? И до сих пор жив!
— Здравая мысль, молодой человек! — похвалил я. — Вы едете с нами.
ПОЧТИ ЧТО ХЕЛЬ
Всю ночь мне снились диковинные сны о том, как в сибирской деревне Карлук появилась немецкая улица, да сплошь из каменных домов на манер древнего фон-Ярровского особняка. Паноптикум. А в полдень субботы мы отчалили из Линца. Толку было сидеть здесь лишние сутки? Уж лучше мы потратим их, принимая в воскресенье немецких гостей в Карлуке, верно? А то привезти их и сразу же сбежать на службу было бы как-то не очень.
Хагеновские сёстры плакали, вопреки всем доводам рассудка, но госпожа Вильгельмина держалась мужественно, как и полагалось настоящей баронессе. А папаша фон Ярроу, по-моему, просто принял стаканчик шнапса для храбрости, и все страхи стали ему индифферентны. Он довольно быстро уснул в своей каюте, но через десять часов как следует выспался, сел на свободное кресло у иллюминатора, пару часов просидел, глядя, как дирижабль несётся сквозь ночь, которая никак не заканчивается, и его, кажись, накрыло.
Я проснулся от того, что Хаген при свете малого фонарика роется в аптечке.
— Что случилось?
Он вкратце описал ситуацию.
— Не там ты ищешь. На, я тебе из личных запасов дам, — я выдал бутылёк матушкиного успокоина.
— А можно в чай налить?
— Да без проблем! Даже лучше будет.
Я вышел в кают-компанию.
Папаша фон Ярроу сидел, обнимая себя руками, и, глядя в черноту иллюминатора, бормотал:
— Может быть, мы умерли? Наверняка умерли и попали в Хель, в этот скандинавский ад, где вечная ночь! Холодная тьма, в которой лишь изредка брезжут редкие огни…
Рядом стояла его жена и зябко куталась в шаль:
— Перестань! Что ты такое говоришь, Генрих?.. — но произносила она это таким голосом, словно и сама начинает верить в творящуюся вокруг мистику.
— Так! Папа, мама, я принёс вам тёплого чая, чтоб согреться! — Хаген бодро сунул чашки в руки родителей и следил, пока они всё не выпили.