— А я, дорогой, если ты не против, возьму артефакторику и историю боевой магии, — мило улыбнулась Маша, — поддержу сестру.
— И я… — голос Серафимы слегка дрожал. Ей, пожалуй, было труднее всего. Она выросла в семье, далёкой от воинской службы (а именно это здорово роднит казаков и аристократию — обязательное служение), и мысль о том, что муж в любой момент может быть призван туда, где опасно и запросто могут убить, до сих пор была для неё чуждой и пугающей. — Я готова взять на себя все занятия по технопению, пока… До тех пор, пока Илья не вернётся.
— Вот и отлично! — энергично потёр руки Серго. — Теперь у нас проседает только рукопашка, но тут мы попросим Харитонова, он что-нибудь придумает.
Иван посмотрел на нас больным зверем.
— Ну прости, брат, — развёл руками я. — Всё оборотническое общество просит. Как я могу отказать?
ТАК ИТЬ…
В связи со скорым отбытием внезапно вылезло множество хвостов, которые нужно было доделать до, и на службе я задерживался. Серафима сперва помогала мне, но когда в кабинет заглянула Соня и спросила:
— Симочка, домой едем? — я отправил её, вручив для пущей важности список новеньких с метками об успеваемости:
— Вот тебе, чтоб совесть не мучила. Надо раскидать на три, как мы раньше делали, помнишь?
— А! Очень успешно, средне и удовлетворительно?
— Ага. Сядешь в детской, пусть дети маму хоть пишущей посмотрят.
— Ты уж меня не стыди, — порозовела она.
— Это ещё что⁈ Кто тебя смеет стыдить? Живо всем загривки намылю! Ты у меня самая умница! Всё, езжай. Я постараюсь закончить тут поскорее.
«Поскорее» вылилось в добрых три часа, и домой я подъезжал, когда на дворе стояла вполне ночная уже темень. Свернув с тракта к нашей деревне и миновав пару взгорков, с последнего я увидел шарахающуюся вдоль нашей Коршуновской ограды крупную фигуру в серой хламиде, напоминающей то ли бесформенную шинель, то ли зипун* до пят, на манер тех старинных, что выставляют в краеведческом музее.
*Зипун — старинная крестьянская одежда
для холодного времени года,
напоминает запашное пальто.
Не желая спугнуть татя, я остановил машину на обочине у церковного забора, заглушил мотор, живо перекинулся в медведя и мягким бесшумным шагом потрусил в сторону отирающейся у забора фигуры. Если человек останавливался и оглядывался, я просто замирал — хрен ты в потёмках меня в медвежьей шкуре от сугроба отличишь! Так я довольно быстро достиг своей ограды, и когда тать в очередной раз попытался заглянуть во двор сквозь выпавший сучок в дощатом заборе, я рявкнул:
— А НУ, КТО ТУТ⁈ – и поддал лапой по откляченному афедрону.
Тать взревел иерихонской трубой и подлетел выше забора — метра на три, чес-слово! — после чего плюхнулся в сугроб и заверещал истошным басом:
— Медве-е-е-едь! Батюшки светы! Медве-е-е-едь!
Заверещала. Потому что это была баба. Баба, наглухо укутанная в необъятный истёртый салоп* и пару пуховых платков. Я перекинулся в человеческий вид и спросил:
— И чего орёшь?
*Салоп — верхняя женская одежда
свободного кроя (по типу накидки),
могла быть с рукавами
или прорезями для рук.
— Так страшно ить, — шмыгнула носом баба из глубины намотанных платков.
— А чё шаришься?
— Так ить звали, — она снова шмыгнула носом, и я понял, что бабища плачет. Однако требовалось выяснить:
— Да кто звал-то?
— Коршун какой-то…
Тут я окончательно её узнал:
— А-а-а! С казино кухарка!
— Не-е, никаких коз у нас не было, — помотала она своими платками. — Господа приходили, играли… — Продух в платках слегка посунулся в мою сторону и удивлённый голос вопросил: — Так это вы, что ль, ваше высоко… — она запнулась, — благо… превосходит-ство?..
Мне аж смешно стало:
— Ты откель такое наименование взяла! Зови уж Илья Алексеич. Жди. За машиной теперь из-за тебя возвращаться! — с некоторой досадой проворчал я и, перекинувшись обратно медведем, широким махом помчал к оставленной «Победе». На бегу я размышлял: как так — шарашилась баба вкруг забора, а никто не среагировал? Однако, усаживаясь в автомобиль, я увидел, как ворота нашей усадьбы приветственно распахиваются, а вокруг мелькает быстрая тень. Присматривала, значицца, всё-таки!
И не сочла опасной.
Видимо, так.
Я въехал на двор, выскочил из машины и махнул рукой:
— Пошли! Как тебя там?
— Аграфена, — прогудело из платков.
— Долго ж ты собиралась!
— Боялась чегось…