Я, честно говоря, больше по центру люблю сидеть, в партере или даже на балконе, но нынче наши дамы были в пышных платьях, так что вопрос с партером даже не рассматривался. Ложа, только ложа! Там можно рассесться сводобно, подолы свои нарядные разложить. К тому ж, владетельная княгиня Гуриели с нами, какие тут могут быть варианты?
Иван, не скупясь, заказал все четыре ложи, на правах великого князя подвинув всех остальных желающих. Зато матушка моя с батей и сестрицы с мужьями тоже смотрели представление из лож — напротив нас, справа от сцены. Сдаётся мне, что с таким подчёркнутым демонстрированием особ к себе приближённых Иван скоро прослывёт чудаком и оригиналом. Да и Бог с ним.
Мы сидели в левых ложах — Иван и Петя с жёнами и тёщей на первом «этаже», Серго с Дашей с ними же, а я, Хаген и Миша Дашков (тоже, понятное дело, с жёнами) — на втором. Я с некоторой досадой размышлял о том, что этот широкий Соколовский жест сразу даст залётным актрисулькам понимание, на кого обращать особое внимание. С другой стороны — да и хрен бы с ними. У нас вон какой собственный розарий, одна дама краше другой, а моя, понятное дело — лучше всех. Но червячок раздражения не умолкал.
И я ведь оказался прав!
08. НА ЛЮДЕЙ ПОСМОТРЕТЬ…
ВОТ ВАМ И ТЕАТР
Это был не спектакль в привычном понимании, а какой-то набор фрагментов, отдельных песен, танцев и сценок. Всё это перемежалось объявлениями, напомнившими мне наши с Соколом давнишние посиделки в новосибирском театре варьете. Казалось, что от расточаемых конферансье определений скоро мёд начнёт со сцены капать — «потрясающая», «великолепная», «несравненная», «восхитительная» — выступающие расхваливались одна больше другой, только имена у них были не настолько пошлые, как в варьете. Не Коко, скажем, а Клеопатра. Ну и другие всякие, режущие русское ухо — Габриэлла, Ариадна, Джозефина, Дафна… Выступления, однако, держались в рамках приличий до тех пор… до тех пор, пока в самом конце первого отделения не вышла та упомянутая Иваном Элиния Больте.
Это была нарочито белокурая девушка с очень ярко нарисованными губами и декольте на самой грани допустимого. По залу пошёл шепоток и нервный шелест вееров.
Элиния улыбнулась, демонстрируя отличные зубы, и влажно заморгала ресницами:
— Дамы и господа! — говорила она со странным акцентом, заставлявшим заподозрить, что сей акцент ей-таки не родной, а привит ради сценического амплуа. — Я хочу исполнить эту песню во славу героев Дальневосточной кампании! — тут она повела белоснежной (натурально, словно мраморной — вестимо, набелённой) рукой в сторону наших левых лож и принялась исполнять какую-то картавую песню на неизвестном мне языке, дыша так, что декольте могло и не справиться со своей основной несущей функцией.
Я лениво размышлял: если эти весьма приличных размеров титьки всё же вывалятся из платья, будут они целиком такие же белые, как руки? Или нижняя часть, скрытая покуда тканью, окажется ненабелённой и розовой? Я даже готов был поспорить сам с собой на эту тему, но тут Дашков сказал:
— Весьма странный выбор песни в честь героев японской войны.
— О чём поёт хоть? — полюбопытствовал я. — Хотелось бы в общих чертах понять…
Я в гимназии в основном аглицкий учил и немного дойч.
— О том, как французы уходят воевать с англами, и девушка провожает своего возлюбленного.
— Действительно, странноват выбор, — согласился я.
Линия-Элиния тем временем допела, сорвав бурные аплодисменты зала, и был объявлен антракт.
Значительная часть публики устремилась в буфет. Нас, вышедших в сводчатые коридоры театра, встретили служители и повели куда-то в другую сторону. Оказалось, что Иван (опять же, на своих великокняжеских правах) заказал отдельное помещение, в которое пригласили все наши четыре ложи — а там накрытый стол, шампанское для дам, коньячок для мужчин, на многоэтажных блюдах — пирожные, крошечные булочки-корзинки с красной икрой и прочая такая вот мелочь, похожая на красоту на маленьких шпажках. Как их? Конопушки?
Примечательно, что шампанское нам вынес сам руководитель столичной труппы, поинтересовался у Ивана негромко, с сомнением косясь на наших дам:
— Не желаете ли ангажировать кого-то из актрис для общения?
— Не сто́ит, любезный, — спровадил его Иван и самолично принялся разливать напитки по бокалам и рюмкам.
Тамара Александровна (это маман Марии и Софии) как истинная светская дама задала тон беседе: