Вот и сейчас разве я могу не радоваться, когда в столовую входит группа летчиков и среди них я узнаю своего старого товарища, с которым давно не виделись, - Анатолия Кожевникова.
Сегодня во время одного из вылетов под Виттенберг (это на восточном берегу Эльбы) на штурмовку какого-то недобитого штаба гитлеровцев я услышал в воздухе знакомый голос и позывной. Для того чтобы убедиться в правильности предположения, я бросил в эфир:
- "Кобра"! "Мессы" в воздухе! Левый глаз, смотри, выбьют! Я "Шевченко", прием!
- "Шевченко"! Я - "Кобра"! Сегодня вечером буду у тебя в гостях и быть тебе без левого глаза! А "мессов" я уже забыл когда видел!
Кое-кто, прочитав этот диалог, начатый нами в воздухе во время выполнения задания, невольно улыбнется его бессмысленности. Другой, более строгий читатель, рассердится - серьезные люди и допускают такое озорство! Все правильно - несерьезный разговор. Но стоит ли так строго судить? Ведь нам, пусть мы и командиры авиационных полков, едва наберется двадцать пять лет. И могу заверить, мы очень серьезно и самоотверженно относились к своим обязанностям. Но иногда молодость просто брала свое, и прорывалось неиссякаемое безрассудное мальчишество! А выражение насчет "левого глаза" еще до войны было крылатой фразой, взятой из какого-то популярного кинофильма.
Правда, когда я услышал обещание Толи Кожевникова, что он сегодня вечером нагрянет ко мне в гости, то не принял его слова всерьез. А оказалось... Вот он, передо мной - майор с Золотой Звездой на груди. Такой же веселый, энергичный, как и раньше, по-юношески непоседливый. Только у этого "мальчишки" в густой шевелюре уже блестят серебром седые волосы...
Давно мы не виделись, о многом поговорить надо. Оказалось, что жена Анатолия, Тамара, служит вместе с ним инженером полка. За время войны мы привыкли видеть женщин в военной форме, но инженер истребительного авиационного полка... Нужно обладать незаурядным характером, знаниями, умением работать с людьми, чтобы успешно выполнять такие сложные обязанности. С одной стороны, можно было позавидовать Анатолию - воюют вдвоем с женой, почти всегда вместе. Но с другой стороны, непросто выдержать женщине такое - каждый день видеть, как он улетает на боевое задание. Ждать, волноваться, невольно думая о том, что любимый человек может не вернуться совсем, знать, сколько их не вернулось и уже никогда не вернутся из боя, видеть, как падают, взрываясь, самолеты, такие же, как тот, на котором улетел муж... Нет, поистине я восхищаюсь мужеством Тамары Кожевниковой.
Разговор наш перешел на дела военные. Прикидывали с Толей количество дней до реального конца войны. По всем признакам выходило немного. Берлин пал еще 2 мая, заканчиваются боевые действия на севере Германии, в Прибалтике. Сегодня, 8 мая, по сведениям, полученным из штаба дивизии для нанесения наземной обстановки на полетные карты, наши войска полностью освободили Дрезден.
- Кстати, о Дрездене, - сказал Кожевников, - я несколько раз летал в район города на задания и хорошо разглядел его. Знаешь, Василий, как разделали его наши союзники - живого места нет...
В те дни мы не знали подробностей этой варварской бомбардировки, не знали истинных намерений командования наших союзников, поэтому Анатолий не возмущался, но удивлению его не было предела.
- Я понимаю - идет война. Разрушения, как ты ни старайся, будут. Мы и сами, знаешь, штурмовали, бомбили, сжигали, но ведь по необходимости. А вспомни, как в Польше на картах специально отмечали: вот это не бомбить, это не штурмовать. Я как-то подошел к такому "серьезному" объекту. А это не больше не меньше, как обыкновенный старинный замок. Поначалу никак понять не мог, почему нельзя эти рыцарские гнезда бомбить? Оказывается, памятники древней культуры. Вот так...
Мне тоже вспомнился этот факт. Во время разведки нам поручали специально отмечать подобные объекты. Больше того, сейчас при полетах в Чехословакию Военный совет фронта опять дал директиву - бережно относиться к сокровищам культуры и архитектуры.
- А в Дрездене камня на камне не осталось, - вздохнул Анатолий, его мучила судьба прекрасного города, он не мог понять американских и английских летчиков.
Я рассказал ему, как осенью прошлого года (полк базировался тогда на аэродроме Мелец, возле сандомирского плацдарма) мне позвонил командир дивизии:
- Шевчук, подними в воздух пару истребителей. К вашему аэродрому приближаются две американские "летающие крепости". Судя по всему, заблудились или еще что-то случилось. Пусть предложат им посадку на твоем аэродроме.
Действительно, с запада на небольшой высоте летели, скорее, даже плыли в воздухе два огромных бомбардировщика. К ним подошла пара истребителей капитана И. Клочко, которую я поднял по приказу комдива. Наши пилоты пригласили американцев следовать за собой. Один бомбардировщик сразу понял и начал разворачиваться к аэродрому. Экипаж второго Б-29 продолжал полет своим курсом. Но вот с него посыпались фигурки людей, забелели парашюты. Громадина "летающей крепости" пошла к земле и мощным взрывом закончила свое существование.
Первый же самолет благополучно совершил посадку на нашем аэродроме. Вскоре привезли и экипаж, который покинул свой Б-29. И хотя у нас знанием английского языка никто не отличался, гости тоже дальше восклицаний "О'кэй!", "Сталинград!" не ушли, но еще до прибытия переводчика мы прекрасно поняли друг друга. Авиационный язык жестов интернационален.
Американцы объяснили, что они долго летали, горючее подходило к концу, и хорошо, что им показали аэродром. Однако когда мы попытались выяснить, что произошло с самолетом, экипаж которого вынужден был выброситься на парашютах, взаимопонимания не достигли даже на авиационном языке. Только много позднее мы узнали, что экипаж покинул самолет, обрекая исправную дорогостоящую машину на гибель из-за того, что на ней стоял новый бомбардировочный прицел, секретами которого американцы не желали делиться со своими союзниками.
Но это было позже. А тогда, понятно, мы встретили американских авиаторов по всем законам русского гостеприимства. Как только из полка уехали многочисленные представители штаба фронта, воздушной армии, улетели генералы Рязанов и Баранчук, мы по указанию начальства устроили для гостей товарищеский ужин. Ели американские летчики немного, но к водке проявили явно повышенный интерес. Естественно, что их жизнерадостность, улыбки, которые они щедро излучали уже в самый первый момент приземления после тяжелого и опасного полета, сейчас взрывались настоящим фейерверком.
Командование выделило нам переводчика, и разговор теперь шел вполне понятный для всех. Американцы рассыпались в комплиментах, любезностях, хвалили наших летчиков. Кстати, они хорошо знали фамилии советских асов Покрышкина, Кожедуба, Глинки, Луганского. Однако не забывали похвастаться и сами. Рассказывали, как они успешно бомбят немецкие города. "О, это зрелище! Пятьсот, тысяча "летающих крепостей" бросают фугаски, зажигалки - и все горит! Море огня!"
Веселые, общительные, разговорчивые эти американцы. Смелые, похоже, парни. А вот к войне, судя по разговорам, относятся как-то своеобразно: какой же восторг от пылающих в огне городов - ведь не театральное представление...
Не знаю, успели ли эти веселые ребята принять участие в февральских бомбардировках Дрездена или нет, но мой друг Анатолий Кожевников, который рассказал мне про разрушенный город, выслушав рассказ об американских летчиках, небрежно махнул рукой: "Тоже мне, вояки!"
Мне хотелось поговорить с Анатолием о его планах, как говорится, "на после войны", о наших командирских делах на сегодня и завтра. Но побеседовать не удалось: вызвал к телефону командир дивизии.
- Вот что, Василий Михайлович, держи своих ребят "на товсь!". Завтра, возможно, будет не совсем обычная работенка. Пока точно не знаю какая, но в любом случае будем менять "квартиру". Понял? Так что еще раз повторяю - "на товсь!".
Пришлось играть отбой, отдав предварительное распоряжение о подготовке полка к перебазированию. Куда, зачем - никто не спрашивал: привыкли менять "квартиры".