— Держать круто к ветру! — сердито закричал Джек Обри: из-за того, что рулевой расчувствовался, марсели стали заполаскивать.
— Есть круто держать к ветру, сэр.
— И еще их штурман говорит, — продолжал издали лейтенант, —чтобы мы прислали ему судового врача, потому что один из его матросов расшиб палец на ноге, когда быстро спускался по трапу.
— Передайте от меня штурману, — рявкнул Джек Обри, с багровым от натуги и возмущения лицом, голосом, слышным в Кальяри, —чтобы он убирался со своим пальцем сам знает куда…
Тяжело ступая, капитан спустился в каюту, став беднее на 875 фунтов. Вид у него был очень невеселый.
Однако ему было несвойственно долго сохранять такое выражение лица. Когда Джек Обри садился в парусно-гребной катер, чтобы отправиться на адмиральский корабль, стоявший на генуэзском рейде, его лицо обрело свое обычное жизнерадостное выражение. Но, разумеется, оно было достаточно серьезным, поскольку ему предстоял визит к грозному лорду Кейту, Адмиралу синего вымпела и командующему всеми силами флота на Средиземном море. Серьезный вид капитана, сидевшего на корме шлюпки, тщательно умытого, выбритого и затянутого в парадный мундир, подействовал на рулевого и весь экипаж катера, который старательно греб, не глядя по сторонам. Поскольку они должны были прибыть к борту флагманского корабля слишком рано, Джек Обри приказал гребцам сделать круг вокруг «Одейшеса», а затем сушить весла. Оттуда он мог видеть всю бухту, где в двух — трех милях от берега стояли на якоре пять линейных кораблей и четыре фрегата. Ближе к берегу расположился целый рой канонерок и бомбометных судов. Они без устали обстреливали прекрасный город, раскинувшийся на крутом извилистом берегу головной части бухты. Суда, окутанные облаком дыма, швыряли бомбу за бомбой в тесно сгрудившиеся здания, расположенные по ту сторону далекого мола. Издали суда казались маленькими, а дома, церкви и дворцы представлялись совсем крохотными (хотя отчетливыми благодаря прозрачности воздуха), словно игрушечными. Однако непрерывный грохот канонады и низкий гул французской береговой артиллерии казались до странного близкой и реальной угрозой.
Необходимые десять минут прошли; катер с «Софи» приблизился к флагманскому кораблю; в ответ на оклик «Кто на шлюпке?» рулевой старшина произнес: «Софи», что означало, что на борту находится капитан шлюпа. Джек Обри, как полагается, поднялся на борт, отсалютовал шканцам, поздоровался за руку с капитаном Луисом, который проводил его в адмиральскую каюту.
Джек Обри имел все основания быть довольным собой: он привел конвой в Кальяри без потерь; доставил другой в Легхорн, прибыв туда в точно назначенное время, несмотря на штили близ острова Монте — Кристо. Однако он, удивительное дело, нервничал, а мысли его были так поглощены лордом Кейтом, что, увидев в этой великолепной, просторной, залитой светом каюте вместо адмирала пышную молодую женщину, стоявшую спиной к окну, он разинул рот, словно карп, вытащенный на берег.
— Джеки, милый, — произнесла она,-какой ты красивый и нарядный. Позволь, я поправлю тебе галстук. Эй, Джеки, у тебя такой испуганный вид, словно перед тобой француз.
— Куини! Милая Куини! — воскликнул Джек Обри, крепко обняв ее и поцеловав.
— Черт бы меня побрал, кто это еще там любезничает с моей женой? — послышался злой голос с шотландским акцентом, и со стороны балкона вошел адмирал. Лорд Кейт был высокий седовласый господин с красиво посаженной львиной головой и яростными искорками в глазах.
— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывала, адмирал, — проговорила Куини, поправляя побледневшему Джеку черный галстук и помахивая перед его носом обручальным кольцом. — Я его купала и брала к себе в постель, когда ему снились кошмары.
Возможно, то было не лучшей рекомендацией в глазах недавно женившегося адмирала, приближавшегося к шестидесяти, но, похоже, послужило объяснением сцены.
— Ах да, я и забыл, — отозвался адмирал. — Прости. У меня столько капитанов, и некоторые из них те еще повесы.
— «… Те еще повесы», — произнес он, сверля меня своими ледяными глазами, — рассказывал Джек Обри, наполнив бокал Стивена и уютно развалившись на своей лежанке. — Я был уверен, что он узнал меня: мы встречались с ним три раза, и каждая новая встреча была хуже предыдущей. Первая состоялась на Мысе, на старом «Ресо», я тогда был мичманом. Он появился на судне две минуты спустя после того, как капитан Дуглас поставил меня перед мачтой и сказал: «Кого это ты, сопляк, приветствуешь?» И капитан Дуглас еще добавил: «Это сущий мерзавец — я поставил его перед мачтой, чтобы он запомнил свои обязанности».
— А что, более удобного места запомнить обязанности он не нашел? — спросил доктор.
— Зато тут очень удобно учить уважению к старшим, — с улыбкой отвечал Джек Обри. — Привяжут на площадке трапа и плеткой — шестихвосткой изобьют тебя до полусмерти. Это называется разжаловать мичмана — унизить его, чтобы молодого джентльмена превратить в рядового матроса. И он превращается в рядового матроса. Он спит и трапезует вместе с ними; любой может огреть его по спине палкой, линьком или выдрать розгами. Я никогда не думал, что он способен на такое, хотя он не раз грозился разжаловать меня. Ведь он был другом моего отца, и я думал, что он расположен ко мне, хотя так оно и было. Однако он исполнил свою угрозу и сделал меня простым матросом. Так продолжалось шесть месяцев, прежде чем он вернул мне чин мичмана. В конце концов, я был ему благодарен, потому что хорошо изучил нижних чинов. В целом они были исключительно добры ко мне. Но тогда я прямо — таки заливался слезами, ха — ха — ха.
— Что же заставило его пойти на такой решительный шаг?
— Все произошло из-за девчонки, смазливой темнокожей девчонки по имени Салли, — отвечал Джек Обри. — Она сбежала со шлюпки частного торговца, и я спрятал ее в бухте троса. Однако мы с капитаном Дугласом расходились и по множеству других вопросов, главным образом касающихся послушания, утреннего подъема, уважения к учителю (у нас на борту был школьный учитель — пьянчужка по имени Пит) и блюда из потрохов. Второй раз лорд Кейт встретил меня, когда я был пятым мичманом на «Ганнибале», где старшим офицером был круглый дурак Кэррол, — не считая пребывания на берегу, больше всего я ненавижу находиться в подчинении полного идиота, который ничего не соображает в морском деле. Он вел себя так оскорбительно, так решительно оскорбительно, что я был вынужден спросить его, не желает ли он встретиться со мной где — нибудь в другом месте. Именно это ему и было нужно: он бросился к капитану и заявил, будто бы я вызвал его на дуэль. Капитан Ньюман сказал, что это чепуха, но что я должен извиниться. Я не мог пойти на это, потому что извиняться мне было не за что,-как видите, правда была на моей стороне. Меня заставили стоять навытяжку перед полудюжиной капитанов первого ранга и двумя адмиралами. Одним из них был лорд Кейт.
— Что же произошло?
— Меня официально обвинили в дерзости. Мы встретились и в третий раз, но я не стану вдаваться в детали, — отвечал Джек Обри. — Любопытная вещь, — продолжал он, с удивлением выглядывая из кормового окна. — Не может же быть такого, чтобы на королевском флоте служило много людей, которые ничего не смыслят ни в обыденной жизни, ни в морском деле, — людей, которых ничто не интересует. И все же получилось так, что я служил под началом по крайней мере двух таких типов. Я действительно решил, что на этот раз моя песенка спета: конец карьере, увы, бедный Йорик. Восемь месяцев я проторчал на берегу, мне было так же тоскливо, как и этому парню в пьесе. Каждый раз, когда у меня появлялась такая возможность, я отправлялся в город и ошивался в этой окаянной приемной Адмиралтейства. Я даже решил, что моря мне больше не видать как собственного носа и я навсегда останусь лейтенантом, получающим полжалованья за сидение на берегу. Если бы не моя скрипка, охота на лис, в которой я участвовал, когда удавалось достать лошадь, то я бы, пожалуй, повесился. В то Рождество я в последний раз видел Куини, не считая одной встречи в Лондоне.
— Она вам приходится теткой или кузиной?
— Ни то ни другое. Но мы, можно сказать, росли вместе. Точнее сказать, она меня вырастила. Я помню ее взрослой девушкой, а не девочкой, хотя она была всего на десять лет старше меня. Это такое славное, доброе создание. У них было поместье — Дамифлоу, оно граничило с нашим парком. После того как моя мама умерла, я проводил в их доме столько же времени, как в нашем. Даже больше, — добавил он задумчиво, разглядывая репитер компаса, висевший у него над головой. — Вы знаете доктора Джонсона — автора словаря?