Тот же дядька, как мне докладывали, втихаря совал свой нос везде и всюду. Но, кроме, как третировать бойцов из хозвзвода, ничего лучшего не придумал.
Правда, ближе к окончанию операции от него сильно досталось имеющимся в подразделении политработникам. Но это, наверное, больше было от невозможности нагадить значительнее.
Не раз и не два за время пребывания здесь гостей, я ловил на себе ненавидящие взгляды дядьки и задавался вопросом— что же такого могло произойти в прошлом, чтобы так ненавидеть родню даже по прошествии столь значимого времени?
В принципе, на самом деле это неважно. Что, как и почему? Главное, что я об этой неприкрытой ненависти знаю, и, если дядька перейдёт некую грань, миндальничать не стану, решу вопрос кардинально.
Как бы там ни было и с какой бы целью дядька сюда не приехал, как-либо подгадить мне ему было не суждено.
Честно сказать, я предполагал, что затеянная нами чистка должна получиться довольно результативной. Но подобных итогов операции даже я предугадать не мог. И главное здесь даже не уничтожение нескольких тысяч бандитов. Охренение, шок и изумление у прибывших наблюдателей больше вызвало разоблачение более двадцати немецких шпионов, а в некоторых случаях так и вовсе полноценных разведгрупп. Притом у этих деятелей только радиостанций нашли более двух десятков. При поступлении именно этой информации гости оживились настолько, что пришлось выделять им оду из мощных радиостанций и шифровальщиков для нескончаемых переговоров с Москвой.
Понятно, что меня не посвящали в тему этих переговоров. Но догадаться, о чем говорили, было не трудно. Ведь сейчас как бы мир и дружба с Германией, а тут такая фигня всплыла.
Кстати сказать, сюда к нам из Москвы экстренно перекинули целую толпу всяких следователей и дознавателей. В итоге с этими иностранными агентами работали уже эти люди, которые и определяли, кто, откуда и зачем. Дело в том, что одна из разгромленных нами банд имела посредством радиостанции связь чуть ли не с англичанами. Но это не точно.
Просто, один из бойцов, делавших перевязку этому иностранцу после боя, знает английский язык и успел переброситься с пленником парой фраз. Эта информация дошла до меня чисто случайно.
На самом деле, было не суть, чьих шпионов поймали. Важно, что это стало жирным плюсом, как мне, так и по большей части, Цанаве. Он буквально воспрял, когда прошла первая информация о подобном улове.
Наверное, из-за этого же наблюдатели, не дожидаясь окончания нашей работы, начали потихоньку покидать лагерь. В этот раз уже по отдельности, не дожидаясь друг друга.
Многие перед тем, как покинуть лагерь, подходили ко мне и поздравляли с успешной работой. Другие и вовсе восхищались прекрасным взаимодействием.
Уже перед отъездом подошёл ко мне и майор ГБ Иванов, мой, как бы непосредственный, начальник. Он впервые по-доброму улыбнулся и произнес:
— Молодец, капитан, ты и вправду толковый командир. Искренне рад твоему успеху.
Мне от подобной похвалы как бы ни холодно-ни жарко, но все равно приятно. Что греха таить? Именно после слов Майора меня отпустило и появилась уверенность, что в этот раз хрен меня нагнут ниже плинтуса! Побарахтаюсь ещё. Да у меня и вариантов других нет, кроме как держаться до момента нападения Германии, а дальше война все расставит на свои места.
Больше всего удивил Цанава. Он зашёл в штабную землянку, где ни на мгновение не останавливалась работа, и негромко произнес, указывая рукой на сопровождающего его сотрудника с ящиком в руках:
— Спасибо за работу, товарищи. По окончании операции отметьте успех как следует.
После этого, кивнув мне на выход, совсем тихо добавил:
— Пойдём, поговорим.
На улице, отойдя в сторону от снующих туда-сюда связистов, он спросил:
— Что за кошка пробежала между тобой и твоим дядей? Он ведь приехал сюда с однозначной целью тебя топить. И помощников подобрал не для реальной оценки работы подразделения, а для того, чтобы было кому поддержать его веское негативное мнение.
— Не могу я ответить на этот вопрос. Просто не знаю, что происходит. Я ведь воспитывался у него в семье и всегда был для него подобием пустого места. Но до смерти мамы (его жены и моей тёти) я для него как бы не существовал. Почему он сейчас так взъелся, я даже не знаю.
Я ответил максимально откровенно потому, что видел взаимную неприязнь дядьки и Цанавы. Говорил только с целью обрести союзника в этом непонятном противостоянии. Всё-таки возможности дядьки с моими и рядом не стояли. Похоже, что мне это удалось, потому что Цанава хлопнул меня рукой по плечу и произнес: