Обращаю внимание редакции, что гонорара за свое первое письмо я еще не получил, что для кое-кого будет чревато.
К сему Филипп Жмулькин.
Письмо третье
Гр-ну Надеину, который подвизается!
Слишком много ты о себе возомнил, вот что я тебе скажу. Еще по тому фельетону я сразу раскусил, что никакая это не критика, а сплошное выгораживание преступника-рецидивиста Лошаденки, только связываться не хотелось. Сколько галстуков он тебе дал, что ты его от решетки спасаешь?
И нечего передо мною оправдываться, что действия Лошаденки не подпадают под статью. Было бы желание — статья найдется! Миндальничаете вы все слишком много, а от такого миндализма и происходят недоливы, и кружек не хватает, и молодежь танцует, чего ей танцевать не положено. У нас в подъезде тоже один такой проживает, по вечерам, как преступник, с гитарой ходит. Может, и его, скажете, сажать не надо? Сегодня у него гитара, а завтра, глядишь, камнем по башке огреет или газету с ящика сопрет. Зачем же ждать, пока вырастет? Он выросши и уехать может — ищи тогда его по всей стране всесоюзным розыском, вроде как Клавку, которую вовремя не прихватили, а она раз — и в декрет ушла. Я же вам сигнал своевременно подал — вы-то, законники, и проворонили.
А какие упреки содержались в твоем так называемом «Ответе», — я их отвергаю. И нечего мне под нос «Уголовный кодекс» тыкать. Пускай Клавку и нельзя по статье 129, которая, как в «ответе» сказано, не про хищения, а про неоказание капитаном помощи на море, — мне все равно! Срок я назвал, это главное. И никто меня не обвинит, что я за общее дело не болею, потому что борюсь с безобразиями изо всех сил и сроков никому не жалею.
А фельетончиков ты, Надеин, больше не пиши, брось! Не Гоголь ты, не Райкин, а самый настоящий, извиняюсь, адвокат, если чего-нибудь не хуже.
В случае ненапечатывания моего опровержения вынужден буду обратиться выше, вплоть до «Союзпечати».
К сему Филипп С. Жмулькин.
Письмо четвертое
В местком редакции
Уважаемый товарищ председатель местного комитета!
В вверенной Вам редакции ошивается некий Надеин, пописывающий с целью выгораживания фельетоны о лицах, недостойных даже общественного порицания. Вместо того чтобы ответить мне, представителю широких масс, по существу поставленного вопроса, он категорически отказывается выполнить свой долг по вынесению суровых, но справедливых приговоров с лишением свободы. Он малодушно отделывается шуточками, прячется за спину суда и живет по принципу «Моя хата с краю», к чему пытается склонить и меня.
Между тем из таких популярных и любимых изданий, как газета «Молодой фитилек», журналы «Млечный путь» и «За рублем», мне никогда не советовали «умерить пыл», неизменно давая конкретные ответы следующего содержания:
«Уважаемый товарищ Жмулькин! Благодарим Вас за ценные замечания, которые постараемся использовать в дальнейшей работе».
Видите — люди стараются, а не отделываются разговорчиками о законности, статьях и прочей чепухой.
Прошу и требую внимательно присмотреться к личности Надеина В., для чего объявить ему строгое внушение.
Жмулькин Ф. С., читатель с 1968 года.
Письмо пятое
Уважаемый товарищ Жмулькин!
Благодарим вас за ценные замечания, которые постараемся использовать в дальнейшей работе.
Копии писем сколол скрепкой и внимательно вычитал после набора
В. Надеин.
КОМАНДИРОВКА НА ДУЭЛЬ
До свидания, товарищи! Или, уточняю, — прощайте! Там, на безлюдной опушке, меня ждет мужчина с тяжелой и острой шпагой в руке. Это Г. Кустоусов, управляющий выходной базой Рособувьторга, расположенной в Кировской области. Взгляд управляющего будет холоден и непримирим. Голосом звучным и гневным он восклицает:
— Я приехал в командировку для последнего предупреждения. Откажитесь!
— Нет, — отвечу я, превозмогая страх. — У меня документы.
— Ах, так?! Тогда защищайтесь!
И сталь ударится о сталь... А потом надо мною, поверженным и бездыханным, управляющий мстительно произнесет:
— Я бы многое простил ему (то есть мне. — Авт.) Будь он моим потребителем — я простил бы ему несвоевременную оплату отгруженной продукции! Будь поставщиком — я закрыл бы глаза на эпизодический срыв поставок! И даже критическое выступление персонально в мой адрес на общем собрании не зажгло бы столь жарко пламени моего гнева. Ко он посмел публично посягнуть на святая святых делового человека — на мою деловую репутацию! И планета сразу стала тесной для двоих. И кто-то один должен был уйти...
Что ж, даже уходя от вас, дорогие читатели, я должен признать: да, управляющий прав. Я действительно посягнул на его деловую репутацию. Или, точнее, сейчас приступаю к посяганию. На ваших глазах.
Итак, в городе Кропоткине Краснодарского края проживает один видный из себя мужчина, по профессии шофер, а фамилия его — Жиреев. Такая деликатная подробность: сапоги он носит — размер 47, полнота 8. И еще одна подробность, хотя уже и не столь деликатная: сапог размер 47, полнота 8 в кропоткинских магазинах нет.
И вот, воспользовавшись законной привилегией нестандартных потребителей, шофер сделал запрос в Кропоткинский торг на две пары таких сапог, а торг переадресовал просьбу дальше — на выходную базу Рособувьторга.
Случилось это дело в январе.
Ну, а дальше все происходит банально: зима кончается, весна миновала, лето уже, а сапог, как вы догадываетесь, нет, на телеграммы и письма база не откликается, и все это, сказать правду, скучновато описывать: мало ли у нас еще не отвечают на разные запросы и просьбы? Прошел даже слух, что фельетонов об этом сочинять впредь не будут, а будут просто отсылать читателя к предыдущим публикациям на эту тему: так сказать, регенерация острот и каламбуров в замкнутом цикле.
- Полгода — это обычно достаточный срок молчания, чтобы самая настырная организация поняла тщетность своих усилий и угомонилась. Но вы ведь знаете, как трудно обрести душевное равновесие в тесной обуви! Старые сапоги давили шоферу, шофер давил на торг, а торг, в свою очередь, надавил на базу через органы народного контроля.
И тут-то началось самое интересное.
Во-первых, от выходной базы почти сразу же прибыло письмо. Оно пришло в Кропоткин в середине лета, а датировано концом мая — впечатление такое, будто база потерпела крушение где-то посреди Тихого океана и теперь ведет деловую переписку по:редством бросаемых в волны бутылок. И, во-вторых, совсем уж поражало содержание письма. Главный товаровед базы Г. Кустоусов сообщил, что «сапоги мужские юфтевые 47 размера две пары посылкой наложенным платежом высланы 15 марта, однако Кропоткинский торг отказался от получения посылки и возвратил обратно».
Работники Кропоткинского торга провели на почте изыскательские работы, никаких следов посылки не обнаружили и смиренно попросили сообщить номер квитанции — для прояснения обстановки и наказания виновных. Кроме того, торг попросил все же прислать шоферу сапоги.
Но ответ Г. Кустоусова, успевшего стать и. о. управляющего базой, не принес ничего: ни прояснения, ни сапог. И. о. гордо заявил, что возвращенные торгом без объяснения причин юфтевые сапоги базой реализованы, однако обида, нанесенная торгом, надолго останется занозой в сердце, каковое...
— А номер, номер-то какой? — снова вопрошает торг.
...каковое тоже не камень, ибо удовлетворение нужд трудящихся было и остается основой основ...
— Да сообщите же наконец номер квитанции! — надрывается торг на исходе девятого месяца переписки.
...основ всей деятельности базы, всецело подчиненной задаче упрочения стабильных контактов и взаимного доверия предприятий оптовой и розничной торговли.
Шофер Жиреев, вконец изнемогший от изобильной переписки (все копии направлялись ему!) и тесной обуви, обратился в редакцию. Клянусь: в тот миг у меня и в мыслях не было упрекать Г. Кустоусова в злостной неделовитости. Хотелось самой малости — выяснить номер квитанции. И я позвонил на базу.