Линзы вокруг, испуская весёлые блики,
лист оседлали, и сила зелёной пружины
им на забаву… Блаженны очки на клубнике:
в оптике ягода – бледным губам именины!
Каждой былинкой, каждой случайной лозою
луг поклянётся: линзу свою водяную,
ладно дружившую с ветром, с далёкой звездою,
в бартер включить, на реальность меняя иную.
В небе ни облака, даль подливает румяна
в рюмку тюльпана, желая сказать насекомым:
«Дома ли, в офисе – даже кузнечику пьяным
быть я желаю в отчизне, больной глаукомой!»
Скажешь, что луг – офтальмолог, и выйдет в десятку.
Если и детство припомнишь в лугах под Самарой –
сталью холодною чистит глазную сетчатку,
смотрит в тебя миллионом диоптрий суммарных.
Твой ли хрусталик огнём загорелся, рожденье
чуя в отчизне, где бабочка – лет проводница –
утро прочесть предлагает как стихотворенье,
крылья свои раскрывая на новой странице?
Праздник Врачующей Речи
О ритм – игровая площадка и горка,
с которой катаются буквы как дети!
И звери, и птицы братаются соком
на празднике шумном Врачующей Речи.
Вон «к» озорное катает всё утро
пузатую «о» в одноместной коляске,
и «р» в сапоги офицера обуто,
и смотрит на всё, что вокруг, по-гусарски!
Всё в ритме несётся под лета сурдинку,
под строгие иглы столбов телеграфных
туда, где вчерашний мальчишка-заика
стоит величавей заправского графа.
Катаются буквы. За пазухой ритма
всё утро ранимое бьётся сердечко.
Искусство? – Скорее, хоккейная бита,
и гогот галёрки, и счастье, конечно!
Конец