"Я хотел ей печенье свое отдать". Нужно мне его печенье, да? По-моему, он просто глупый. Как ты думаешь, дядя Витя?
У меня как раз было такое состояние, что я ни о чем не думал. Я забыл о времени, о Наталье, о неоконченной командировке - обо всем. И это благодаря ей, маленькой щебетунье с голубым бантом. Она была тем самым существом ли, посланцем небес? - но тем самым, что сладостно поглощает внимание без остатка.
- Видишь ли, - сказал я, - в твоих отношениях с Вовой трудно разобраться со стороны. И все-таки, мне кажется, тебе рановато рассуждать о любви.
- Почему?
- Ну, как тебе сказать. Любовь требует больших сил, а у тебя их мало.
Леночка недоверчиво пискнула.
- Каких сил? Ты что, дядя Витя?
Я сделал глубокомысленный жест: почесал в затылке.
- Я, правда, помню, тоже в четвертом классе привязался к одной девочке. Она мне нравилась. Но это не любовь, это была дружба. Честно сказать, я вообще удивляюсь, как это мы с тобой заговорили о таком предмете. В нем и взрослые-то мало смыслят... Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ты смотрела фильм "Карлсон, который живет на крыше"?
- Да.
- Он тебе нравится?
- Нравится, нравится... А почему вон те тетеньки курят? Разве им можно?
- Курить вредно, - сказал я с натужной уверенностью, - и мужчинам и женщинам.
- Мишка сказал, он уже два раза курил.
Это который тебе голову откручивал?
- Он ведь плохой, да?
Не знаю... Пойдем домой, Лена, уже восемь часов. Мама волнуется...
Из первого попавшегося автомата я позвонил Наталье: никто не ответил. Тяжелое предчувствие морозцем обожгло лопатки. То, что я сделал сегодня, и то, что делал все последние дни, представилось вдруг гигантской нелепостью, которая неминуемо повлечет за собой другие нелепости. Я испугался и вобрал голову в плечи. Среди сплошных несуразностей, скаливших акульи морды, было одно живое пятно - девочка, которая вела меня за руку. Она одна не была порождением бреда, и если за нее держаться, если за нее крепче держаться, то, наверное, еще можно уцелеть.
"Это нервы! -подумал я. - Погляди, сколько вокруг красивых, смеющихся лиц. Погляди. Возьми себя в руки. Не раскисай! Это нервы!"
Я подумал, что когда-то и я ходил, сунув свою ладошку в большую сильную руку, и как хорошо, что тот, кто держал мою маленькую спичечную ручонку, не был похож на меня...
- Леночка, ну куда ты меня тянешь, совсем не в ту сторону! Пойдем быстрее. Ты устала? Давай я тебя понесу.
- Хочу на качели - Какие качели? Мы были уже на качелях. Мама ждетг волнуется.
Девочка упрямо, изогнувшись в скобку, изо всех сил стаскивала меня с разумного пути.
- Вон, дядя Витя, вон! Смотри, какие качели. Ну пожалуйста! Разочек покатаемся, и все. Ну пожалуйста!
- Надо же билет купить.
- Купи.
Я купил билеты, мы сели в лодку, которая стала немыслимо взлетать под перекладину. Черт ее раскачивал, а не я. Леночка визжала от восторга. Глазенки ее -два фонарика- то снизу, то сверху посылали лучи. Детский крик висел над всем парком, как вой сирены. Я попытался улыбнуться в ответ Леночкиной радости, но губы не разомкнулись. Вверх -вниз!
Парк - сплошь движущиеся тени. Тени на огромной с,тене асфальта, утыканного гвоздями деревьев.
Вверх - вниз! Наваждение. Бесовские штучки. Запомнишь, Наташенька, как ты меня не любила!
- Хватит! - крикнул я. - Хватит, малыш! Давай остановимся!
- Еще, дядя Витя! Еще!
Пожалуйста. Вверх - вниз! Трава не расти.
Вверх - вниз! Сколько еще так можно? Ах, чудесно!
Ах, превосходно! Вверх - вниз!
- Ты какая-то неугомонная, - сказал я, когда мы подходили к метро. Беззаботная какая-то. Совсем не думаешь, как там мама. А вдруг она плачет от горя и считает, что мы с тобой погибли.
- Да? - спросила Лена озабоченно.
- Еще бы.
- Давай тогда позвоним.
Мы зашли в будху. Набрав номер, я поднял Лену на руки и сунул ей трубку.
- Мама, мама! Это ты?.. Мы с дядей Витей качались на качелях... - Я безразлично следил за инвалидом у табачного киоска. Он уронил себе под ноги паччу сигарет и бумажник и пытался поднять. У него была одна рука.
Я бы помог, но если опустить Леночку на пол, не хватит, пожалуй, провода. "Ой, мама!.. Мы же едем.
Ну, ничего не случилось... Ладно, ладно", - Лена отвечала матери уже со сморщенным, напряженным лицом, а Натальин голос доносился до меня паром кипящей струи. Слов я не разбирал.
- Дядя Витя, мама хочет с тобой поговорить...
Я принял у нее трубку.
- Алло, Наташа! Привет!
Услышал я не слова, а какой-то приглушенный змеиный шип, из него все же уразумел, что вскорости мне грозит тюремное заключение.
- Хорошо, хорошо... - буркнул я и, не дослушав, повесил трубку.
Инвалид все еще подбирал с асфальта свои вещи.
Два высокорослых прыщавых юнца торчали неподалеку, наблюдали и перегибались от хохота. У одного волосы до латунного блеска выкрашены хной. Я велел Леночке стоять на месте, подошел к однорукому и распихал сигареты и бумажник ему по карманам.
- Эх старина, - сказал я. - Что же ты так?
Мужчина обиженно моргал красными веками. Проходя мимо юнцов, я, будто невзначай, задел одного локтем.
- Поосторожней, папаша!
- Что?!
Юнцы приняли вызывающие позы.
- Канай, канай, не задерживайся!
- Сопли подберите! Некрасиво с соплями, - сказал я с удовольствием, но тихо, чтобы Леночка не услышала. Если бы не ее присутствие, я бы с ними еще потолковал. У меня было такое желание. Ребята вроде рванулись за мной, но краем глаза я видел, что вроде они и рвутся и как-то один другого удерживают.
Понятное дело, их всего двое, кодла еще не сгруппировалась.
- Тот дядя твой знакомый? - поинтересовалась Леночка.
- Это знаменитый фокусник, - ответил я.
От "Октябрьской" благополучно доехали до "Беляева", по этой проклятой ветке, где и днем и вечером, и в будни и в праздник яблоку негде упасть. Я загородил девочку в углу от случайных толчков, она продолжала снизу что-то бормотать себе под нос. Чирикала, как птичка на ветке. И в автобусе она что-то комуто рассказывала, уткнувшись носом в стекло. Иногда резко поворачивалась ко мне, и я ей одобрительно кивал: слышу, слышу, мол, очень любопытно.