— Смешно! — вслух подумал Бахметьев и откинулся на спинку дивана.
— И смейся, пожалуйста, — ни с того ни с сего обозлился старший механик Короткевич, по прозвищу Бобер. — Мне вот смеяться некогда.
Он был толст, уже не молод и желчен, и, кроме того, в машинах у него все время, отнюдь не по его вине, происходили всевозможные аварии. Раздражать его не следовало, а потому Бахметьев смолчал.
— А капитан ручками разводит, — продолжал горячиться Короткевич. — Сволочь он, вот кто. Тромбонист собачий.
Помощник командира является хозяином кают-компании, и ему надлежит соответственно направлять разговор разговор в нужную сторону.
— Давай лучше пить чай, — предложил Бахметьев. — Я угощаю сахаром.
Короткевич что-то глухо пробормотал и взял себе три полные ложки. Спокойствие, однако, стоило дороже сахара, и Бахметьев, как подобало хозяину, вежливо улыбнулся.
Из командирской каюты внезапно донесся басистый и протяжный вздох — так вздохнуть мог бы бегемот, носорог или еще какое-то из крупных млекопитающих. Потом, постепенно нарастая, вздох перешел в глухой рев, качаясь, пополз вверх по ступенькам мажорной гаммы и вдруг оборвался. Командир корабля Виталий Дмитриевич Сушеп играл на своем любимом тромбоне.
Старший механик Короткевич презрительно фыркнул, а легкомысленный минер Алеша Гусев, постучав пальцем по столу, строгим голосом заявил:
— Неправильно! Прошу повторить!
И, будто послушавшись его приказания, тромбон снова взялся за свою многотрудную гамму.
Репертуар Виталия Дмитриевича, к сожалению, был довольно ограничен. Кроме мажорной гаммы он умел играть только начало арии Индийского гостя из оперы «Садко» и обе эти музыкальные пьесы исполнял в день раз по пятьдесят, а то и больше.
Слов нет, это было не слишком приятно, но в конце концов не так уж страшно. К тромбону человек постепенно привыкает, так же как к мощному вентилятору или примусу, и спокойно может под его аккомпанемент есть, спать и разговаривать.
Значительно хуже было то, что Виталий Дмитриевич все свободное от музыки время целиком посвящал раскладыванию разнообразных пасьянсов и делами своего корабля совершенно не занимался.
А говорят, когда-то был одним из самых боевых командиров и даже теперь, как никто, управлял миноносцем. С полного хода подходил к стенке и в любых условиях как угодно мог развернуться.
— Опять неправильно! Вам, сударь, медведь на ухо наступил, — продолжал изощряться Алеша Гусев.
Как мог хороший командир корабля переродиться в плохого тромбониста? Ответить на этот вопрос было нелегко, и задумываться над этим не стоило. Судя по всему, Виталия Дмитриевича вскорости должны были убрать с корабля, а пока что лучше было бы поговорить о чем-нибудь другом.
— Штурман, что новенького? — спросил Бахметьев.
Штурман Жорж Левидов, напудренный юноша с чуть подведенными глазами и безукоризненным маникюром, томным голосом ответил:
— Пальто.
— Вот обрадовал! — закричал Алеша Гусев и захлопал в ладоши, но Левидов не обратил на него внимания.
— Непонятно, — сказал высокий, с черной щетиной на подбородке артиллерист Юдин.
— Нам дают пальто нового образца, — не спеша пояснил Жорж Левидов. — Такие синие капоты, как у зуавов[79]. Клеш с широким хлястиком. Очень шикарно.
— Лучше бы дали новые донки, — буркнул механик Короткевич. — Скоро котлы будет нечем питать.
Левидов передернул плечами:
— Кому что лучше. Лично мне донки ни к чему.
У Короткевича сразу глаза налились кровью, и он так стукнул стаканом, что чуть не разбил блюдечко. Он был обидчив до последней степени, и разговор возможно скорее следовало снова повернуть.
— Минер, твоя очередь, — сказал Бахметьев. — Какие у тебя новости?
— Самые что ни на есть приятные, — откликнулся Алеша Гусев. — На углу Литейного и Бассейной[80] открыли совершенно потрясающую кондитерскую. Пирожное — просто пальчики оближешь!
— А денег нет, — мрачно заявил Юдин.
— И вовсе даже не требуется, — весело продолжал Гусев. — Из рекламных соображений тамошний хозяин придумал отменную игру. Правила такие: съешь за двадцать пять минут двадцать пять пирожных — все в порядке. Ты молодец, и с тебя ничего не причитается. Не доешь хоть одной половинки — очень извиняюсь, плати за то, что съел.
— Фу! — возмутился Жорж Левидов. — Это же гадость!
— Вранье, — не поверил Юдин и, между прочим, не ошибся. В первые годы нэпа ходило много слухов о подобных безрассудных хозяевах кондитерских, но ни один из них не подтвердился, и Бахметьеву это было известно.
79
Зуав — алжирский стрелок — солдат войсковых частей, комплектовавшихся французским командованием главным образом из жителей Алжира.
80
бассейной до 14 января 1922 года называлась улица Некрасова в Петрограде, так как там раньше располагались бассейны и пруды, питавшие фонтаны Летнего сада, разрушенные после наводнения.