— Куда вы лезете? Ошалели! Корабль мне поломаете!
Миноносцем разломать линкор, конечно, трудно, но на мостике «Пластуна» никому смеяться не хотелось.
— Лево на борт! — снова вскрикнул Андрей Андреевич.
— Лево на борту! — ответил бледный рулевой.
— Кранцы! Кранцы! — закричал кто-то на корме.
Ванты грот-мачты задели за одну из восьмидюймовых пушек «Республики» и со звоном лопнули. Потом к той же восьмидюймовке подошла шлюпбалка[86].
Страшно и вместе с тем почему-то весело смотреть, как ломается твой корабль. Слышишь скрежет стали и треск дерева, видишь, как одна за другой летят стойки, шлюпбалки, шлюпки, не можешь оторваться и ждешь, что будет дальше. И одновременно ощущаешь прямо-таки физическую боль и нестерпимый стыд.
Только когда миноносец окончательно остановился у грязно-серого борта линкора, Бахметьев сумел оторвать руки от поручня и стереть пот лица.
Миноносец был очень основательно разломан. Ему смяло правое крыло мостика и вдребезги разнесло моторный катер. Срезало отвод над правым винтом и переломало все лопасти самого винта. И вдобавок о якорный канат «Республики» распороло корму.
Сразу же его поставили в док, а Андрея Андреевича вызвали в штаб флота, откуда он больше не вернулся.
14
Временно в командование миноносцем вступил Бахметьев, но радости в этом было мало. Командовать стоявшим на суше кораблем было совершенно неинтересно, особенно когда остальные корабли готовились к первым после войны маневрам.
И жить в доке было жарко и скучно, и в уборную приходилось ходить на берег со своим ключом. Ключ этот, чтобы командиры не уносили его с собой в город, механик Короткевич распорядился приковать цепью к изрядной величины полену. Это тоже было противно, хотя и необходимо.
В штаб, в порт, на корабль, в контору завода и потом снова в штаб. А вечером — неизвестно куда. И никаких непрочитанных книг в судовой библиотеке не оставалось.
Но в один из вечеров Бахметьев на буфете в кают-компании нашел забытый Короткевичем том переписки Маркса и Энгельса. Книга оказалась очень непривычной и временами даже непонятной. Приходилось останавливаться и наново перечитывать страницу, чтобы докопаться до сути дела, и это раздражало. Но, с другой стороны, она была очень прямолинейной, острой и даже ядовитой. Ее хотелось читать.
И в ней, совершенно неожиданно, много говорилось о войне, и все, что говорилось, вдребезги разбивало все его прежние представления.
Он сопротивлялся. Он считал себя образованным человеком и ничего не желал принимать на веру. Но книга тоже ничего не принимала на веру, и бороться с ней он не мог. К утру он потушил свет, закрыл глаза и постарался как можно добросовестнее взвесить все, что прочел. И вдруг почувствовал, что он не образованный человек, а самый обыкновенный неуч.
Как ни странно, но это его обрадовало. Значит, какой-то выход из всего его внутреннего неустройства существовал. Значит, впереди могло быть много хорошего.
С этим чувством он заснул, а утром, проснувшись, был весел и насвистывал вальс из «Сильвы». За чаем шутил, а после чая совместно с механиком Короткевичем отправился на кладбище миноносцев добывать себе новый катер, взамен разбитого. Идя по стенке, перепрыгивал через всяческие наваленные на ней предметы, подговаривал Короткевича купаться и вообще вел себя как форменный мальчишка.
Подходящий катер нашелся на «Стерегущем». Мотор у него, по-видимому, был в полном порядке, и катер требовал только небольшого ремонта по корпусу.
Механик Короткевич решил заодно выдрать со «Стерегущего» две донки. Это было много проще сделать, чем без конца чинить свои собственные ломаные, и Бахметьев с ним согласился.
Потом стали думать: чем бы еще поживиться? Короткевич полез в машину, а Бахметьев спустился в кают-компанию. И в кают-компании внезапно вспомнил: этот самый миноносец «Стерегущий» поднял его из воды после взрыва на «Джигите».
Вон в той каюте он несколько часов пролежал без сознания, вот здесь, на диване, после страшной ночи пили чай, вот за этим столом узнал о гибели своих друзей.
Но теперь кают-компанию трудно было узнать: с дивана была содрана кожа, и стол с подломившейся ножкой лежал на боку.
От всего этого вместе взятого трудно было дышать, и, круто повернувшись, Бахметьев вышел наверх. Но наверху ему легче не стало.
Нет зрелища печальнее, чем вид покинутого, забытого боевого корабля. На палубе — ржавчина, грязь, обрывки троса, какие-то бидоны и ведра. Над головой — обгорелые, облупленные трубы, хлопающий по ветру рваный брезентовый обвес мостика, а еще выше — спутанный такелаж и сорванная антенна радиопередатчика. И полная пустота, и абсолютная безнадежность, и запах тления.
86
Шлюпбалка — изогнутой формы железная балка для подъема на корабль и спуска на воду шлюпок.