— Алёнка… Помнишь, ты мне звонила, что в Доминикану отправляешься?
— Ну да! Недели две назад.
— Две недели… А я тебя два года не видел…
— Бедненький ты мой… — Алёна погладила Олега по голове. — Сергей Михалыч нам всё… ну не всё, конечно, но рассказал. А я как-то верю с трудом. Два года и две недели…
— Я и сам не верю…
— А ну-ка… Эй, муженёк! Ну ничего себе!
— Что-о?
— Да ты никак помолодел!
— На немножко совсем…
— Ага, на немножко! Сейчас себе кого помоложе найдёшь… Правильно, зачем тебе такая старуха, как я?
— Старушенция ты моя, — нежно проворковал Сухов. — Ты самая-самая лучшая женщина во всех временах и пространствах! Уж поверь мне.
— Верю, — кротко вздохнула Алёна. — Что мне остаётся?
Рассмеявшись, она крикнула:
— Девчонки! Это наши вернулись!
— Да ты что?!
Из кают-компании выбежала Гелла. Ослепительно улыбнувшись Олегу, она чмокнула его мимоходом.
Ингигерда, красавица-стервочка, задержалась подольше, одарив Олега не простым поцелуем, а язычком разомкнув его губы.
— Вот паршивка! — Алёна шлёпнула подругу по мягкому месту.
Подруга, взвизгнув, убежала. А Сухов подумал, что мягкое место у «Инги Егоровны» очень даже упругое…
— А я тебе сувенирчики привёз, — сказал он, словно заглаживая маленькую изменку в мыслях.
На палубе галиота уже вовсю шла раздача подарков.
Пончик открывал сундучки и ларцы, девчонки примеряли «ювелирку», причём Гли-Гли настолько быстро сошлась с жёнами друзей Акимова, что, чудилось, они знакомы с детства.
— Позволь тебе представить, — улыбнулся Олег. — Это Галина, супруга нашего Виктора.
— Витька женился?! — ахнула Елена. — Ну наконец-то! — и протянула руку Гли-Гли: — Елена. Или Алёна.
— Галина, — рассмеялась «супруга Виктора». — Или Гли-Гли.
Примерив ожерелье из Маноа, Алёна была впечатлена. И вдруг замахала рукой:
— Наташка, сюда!
— Папа! Папочка! — раздался радостный визг, и с палубы «Мисхора» прямо в Олеговы руки прыгнула малолетняя блондинка, смеясь и дрыгая ногами.
Никто не знал, кто её настоящий отец, но отчество «Олеговна» Наталье шло.
— Привет, красавица! Маму не обижала?
— Ага, обидишь её!
Проходивший мимо Пончик, тискавший свою Геллочку, вздохнул:
— Ну вот всё и кончилось…
— Ты не рад? — округлила глаза Гелла.
— Рад, конечно! — всполошился Шурик. — Что ты… Больше всех рад. Угу… И всё равно…
Олег, прижимая к себе Алёну (Наташка обнимала его за ногу), остановился у борта, подумав, что разделяет мысли и чувства Шурки.
Он стоял на палубе того самого галиота, что был выстроен в Кадисе или в Барселоне четыреста лет тому назад…
Сухов покривился: к чёрту иные времена! Он в своём родимом. 2012-м. И оно его вполне устраивает.
Море было чисто до самого горизонта. Серебристой мошкой в вышине сверкнул самолётик местных авиалиний, а на море ни кораблика, ничего.
Только волны размеренно катились с востока, слегка поднимали «Синюю чайку» на своих обливных валах, набегали на берег, добрызгивая пеной, и обессиленно отступали.
— Красиво, правда? — шепнула Алёна.
— Очень, сказал Олег.
Нос флейта повалился на песок, шлёпая по нему бушпритом, и фон Горн сам полетел вниз. Хлопнувший блинд накрыл его.
Яростно выпутавшись из жёсткой парусины, Альберт вскочил.
Где он? Вокруг тянулись пески, заметая совершенно плоскую равнину, тянулись до самого горизонта, пропадавшего в мутной дымке.
Фон Горн потряс головой. Да нет, его не оглушило, это просто тишина. Полнейшая.
Обойдя вокруг обрубленного носа «Дельфина», он присел на корточки и только головою покачал. Нос не отчекрыжило. Его словно отрезало, причём срез был идеальнейшим.
Бушприт здесь, и вонючий княвдигед, и блинда-рей, и дурацкая носовая фигура, изображавшая игривого дельфина.
А где же сам флейт? Где все? Где он сам?!
Поглядев по сторонам, фон Горн заметил блеск вдалеке. Море?
Он решительно пошагал, держа на этот блеск.
Песок и песок… Правда, не пустыня. Песок то влажный, то с хрупкой, рассыпчатой корочкой после высохшей росы. И луж полно. А вот и поросль какая-то…
Потрогав рукою странные сосудистые растеньица, Альберт пожал плечами и пошагал дальше.
В низинке высились, поднимаясь футов на десять, непонятные образования, чем-то смахивавшие на хвойные деревья, только окаменевшие будто. Фон Горн потрогал их. Да нет, мягкие вроде…