— Уведите его отсюда!
Только сейчас Судейкин понял, что Ягодкин и Лазо одно и то же лицо. Схватив «адвоката» за руку, он потащил его к выходу. У дверей Лазо обернулся и возвратился в зал.
— Товарищ Извольский, — громко крикнул он, — Военно-революционный штаб ждет вас и всех офицеров.
Потом он повернулся и быстро направился к выходу.
В холодном вымороженном небе горели ясные звезды.
В Золотом Роге бесшумно грузились на океанский пароход «Орел» гардемарины и личная охрана Розанова. Черный, острый форштевень корабля, чуть накренившегося одним бортом, врезался, как гигантская секира, в синий лед. Матросы в черных бушлатах деловито суетились на палубе, белая кормовая стрела поднимала полевую пушку.
Тишину нарушил шум мотоцикла. Водитель его промчался к Гнилому Углу. Вскоре оттуда показались в высоких меховых шапках, в защитных шинелях и перчатках с раструбами американские солдаты. Они шли неровным строем, держа под мышкой автоматические ружья. Американцы и канадцы по указанию из Вашингтона уезжали на родину.
Генерал Розанов сидел в каюте командира японского корабля «Асахи» и пил вино. Здесь ему было неудобно кричать и волноваться.
Город спал. Никто из жителей не догадывался, что именно в ночь на 31 января из города исчезнет Розанов со своей контрразведкой, что американские корабли снимутся с якорей и уйдут в море.
На высоте 55 сосредоточились воинские части, перешедшие на сторону большевиков, а к городу с трех сторон подходили партизаны.
На Селенгинской улице, в маленьком особнячке, где ранее помещался профсоюз водников, разместился штаб Военного совета. На столе перед Лазо — исчерченный цветными карандашами план города. Красные стрелы, направленные с севера, вонзались в порт. На столе телефон. Накануне преданные большевикам монтеры подключили его к сети и установили на щитке станционной телефонистки сигнал — он означал, что этот номер надо соединять немедленно.
Лазо взглянул на часы.
— Пора! — сказал он, позвонил в трамвайный парк и попросил Болдырева.
— С вами говорит Сергей. Начните движение!
По этому сигналу трамвайные вагоны с пулеметами, установленными у открытых окон, двинулись к городу. Они мчались по путям, минуя остановки.
Извольский, сформировав отряд в тысячу офицеров, покинул Русский остров, перешел по льду Амурский залив и направился к Эгершельду.
Вооруженные железнодорожники, наступавшие из района Гнилого Угла, заняли телеграф, банки и государственные учреждения.
С Первой Речки шли моторизованные части и военные моряки.
Без единого выстрела власть в городе перешла к земской управе, где скрытно работали большевики. И только в крепости засели офицеры, не пожелавшие пойти с Извольским.
Батарея Горбова, оставшаяся на высотке, открыла огонь по крепости.
— Сдавайтесь! — кричали офицеры из отряда Извольского.
Осажденные ответили огнем.
— На штурм! — приказал Извольский. — За свободную Россию! За нашу родину!
Пуля сразила его в сердце.
Над городом поднялось холодное солнце. По улицам неслась песня:
Это шли из Уссурийской тайги партизаны. Впереди ехали командиры: Безуглов, Машков, Петров-Тетерин, Шевченко, Глазков, Аврелин.
Пламенели боевые знамена.
Квартира «адвоката» Ягодкина так и осталась нелегальной квартирой Лазо. Из Гордеевки приехала Ольга Андреевна с дочкой. Перед отъездом Меланья Сидоровна сказала ей:
— И чего тебя носит туда и обратно? Себя мучишь и дите мучишь.
— Я больше в Гордеевку не вернусь, — ответила Ольга.
— Пригляделся кто в городе?
— Мужа нашла.
Меланья Сидоровна отвернулась. Ольга Андреевна поняла свою ошибку — ее слова растревожили незажившую рану.
Приехав во Владивосток, Ольга первым делом явилась к Пригожиной. Та душевно обрадовалась.
— Толя опять запропастился, — пожаловалась Нина, — вы знаете, мне даже пришлось однажды выдать его за своего жениха, когда нагрянули контрразведчики.
— Знаю, Ниночка, большое вам спасибо, что уберегли его. А теперь я могу вам сказать его настоящее имя: Сергей Лазо.
Если бы в эту минуту в комнате разорвалась бомба, то Пригожина не так удивилась бы, как словам Ольги Андреевны.
— Что с вами, Ниночка? — спросила она, глядя на обомлевшую Пригожину.
— Неужели Лазо ваш муж? — с трудом выговорила Нина. — Неужели Толя, которого я скрывала, который так запросто приходил ко мне и называл меня не иначе как Ниночка, Сергей Лазо?