— Сломаю грабельку! — раздалось над ухом.
Быстро шли сквозь толпу.
— Воришка это! Воришка! — внушительно охлаждал Быбин тех, кто порывался вступиться. Ромеев велел ему отвести «шкета» к багажному помещению вокзала, ждать там. Лушина послал найти Шикунова: вдвоём они должны взять «лаптя», тоже доставить к багажному.
— Я туда же бабёнку приведу! — шепнул Володя, побежал.
От багажного вели троих. Хорошо одетая барышня возмущалась:
— Позовите офицера! Это — своеволие пьяных!
Мужичонка в лаптях молился вслух. Паренёк помалкивал. Спутники Ромеева с винтовками наперевес окружали группку, сам он шёл впереди с наганом в руке, покрикивал:
— В сторонку! Контрразведка!
Из вокзала запасным ходом вышли на мощёную площадку. От неё начинались тянувшиеся вдоль железнодорожного пути пакгаузы, сколоченные из пропитанных креозотом балок, обращённые дверьми к поездам. Позади пакгаузов неширокой полосой протянулся замусоренный пустырь. Железная решётка отгораживала его от палисадника и городских строений. На пустыре никогда не высыхали зловонные лужи, попадались трупы кошек, собак. Небольшая его часть посыпана песком. На нём темнеют круги запёкшейся крови. Одни чернее: кровь уже гниёт. Другие — свежие.
— Двоих нонешних убрали, — сказал Шикунов, и все пришедшие посмотрели на стену пакгауза, густо испещрённую отверстиями: множество пуль глубоко ушло в толстые твёрдые балки.
— Опомнитесь! Образумьтесь! — страстно убеждала барышня, сжимая кулаки в перчатках, вздымая их перед лицом. — Мой отец — большой начальник, глава земской управы! Вас неминуемо накажут, неминуемо…
«Лапоть» заорал неожиданно зычно:
— Православные, покличьте начальство! — он обращался к зрителям, что скапливались за оградой в палисаднике. К расстрелам привыкали, публика уже не валила — собиралась неспешно.
— У меня сын в Народной Армии, сын свою кровь льёт! — мужичонка бросил кошёлку наземь, крестясь, упал на колени: — А эти меня убивают…
Ромеев подмигнул Быбину, Шикунову, рявкнул на барышню и мужика:
— Тихо, вы! С вами разберёмся. Но этого… — рванулся к парнишке, — мы сей момент… шпиона!
— Ничем не виновный я! Сжа–альтесь!
— Говоришь, крестик на гайтане… а?! Мать наказала отцу передать… а?! А чего ж сама, когда его провожала, не навесила ему гайтан?
— Отец в прошлом годе ушёл от нас, — плача кричал мальчишка, — мать хворая лежит…
— Год, как ушёл, а откуда ж ты знаешь, в какой он полк поступил?
— От людей! Мы про него всё зна–ам…
— На слезу бьёшь! — рычал Ромеев. — Мать хворая лежит, отец вас бросил…
она его всё одно жалеет, гайтан передаёт… Определённо — на слезу! Под этим видом выманиваешь о войсках, шпионишь. — Потащил визжащего к стенке.
— Дяденька, не на–адо! А-аай, не на–адо!!
— Умр–р–ри-и! — Володя прицелился из нагана.
— Стой, скажу! дай сказать… — мальчишка протянул руки, — вон она, — показал на барышню, — Антонина Алексевна: её слушаюсь! А этот — вишь, оделся! А то был в пинжаке, в сапогах…
Ромеев опустил револьвер, левую руку положил «мальцу» на голову.
— Не ври мне только. Где встречаетесь?
— На Шихобаловской, в прачечной у китайца. Линьтя — его зовут. Дразнят: дядя Лентяй. А велено его звать: Леонтьев. Она — главнее. Меж собой её зовут: товарищ Антон. А этот — он недавно прибыл. Его зовут Староста.
Быбин и Шикунов, переглянувшись, потрясённо молчали, держа винтовки так, точно вот–вот на них нападут. Они доверяли Ромееву, но что задержали троих не зря — в это верили не до конца.
И вдруг — эти слова «шкета»…
— Ложь! Мерзкая ложь! — остервенело кричала барышня: в голосе звенела сталь.
«Лапоть» завывал:
— Оговорил, беда–аа…
Лушин пихнул его прикладом в живот, левой рукой толкнул так, что мужичонка, отлетев, упал набок.
Ромеев спросил мальчишку:
— Разведку собранную они как отсылают? Не с голубями?
— С голубями! Пацан, постарше меня, с отцом занимаются. Отца по–чудному зовут — Алебастрыч. На Садовой, у Земской больницы живут.
— Срочно надо в контрразведку, — с затаённым — от ошеломления — дыханием, со странно–умилённым видом выговорил Шикунов. — Это целое подполье работает…
Задержанных повели. Женщина, охрипнув, со слезами ненависти выкрикивала:
— Вы неминуемо заплатите! За меня есть кому вступиться…
8
Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки: