— Ну, твой арсенал уже заставляет даже меня немного завидовать, — хмыкнул Одуванчик, — но если это поможет тебе и дальше так успешно противостоять врагам Вирсавской империи, то я только за. Что-нибудь ещё?
— Если это возможно, я бы хотел знать о том, что вы вытянете из этого архиепископа. И вообще как можно больше узнать об этих серых миссионерах и их деятельности на Иле. Потому что у меня есть все причины подозревать, что это — только начало.
— М-да, найденное тобой послание царя мудрости не вселяет уверенности. Страшно подумать о том, что Величайший из великих, защищавший наш мир многие столетия, может быть мёртв.
Я покачал головой.
— На самом деле, у меня есть основания думать о том, что царь мудрости ещё жив.
Одуванчик тут же встрепенулся.
— Расскажи мне всё.
Я пересказал ему содержание диалога с красноглазым.
— Хм… да, я с тобой согласен, это выглядит довольно правдоподобно. Если царь мудрости и правда жив, просто не способен пока вернуться к нам — это замечательная новость. Однако когда он прибудет неизвестно, и до тех пор нам нужно будет обороняться самостоятельно. Спасибо ещё раз.
— Да не за что, — пожал я плечами. — Но, старейшина, можно ещё вопрос?
— Задавай.
— Прошу прощения за мою возможную наглость, но почему вы пришли с этим ко мне лично? Мне, конечно, очень приятно, не подумайте. Но я бы ни капли не расстроился, если бы вы передали эти благодарности и извинения, к примеру, через старейшину Вейса.
— А всё очень просто, — улыбнулся Одуванчик. — Мне хотелось поговорить с тобой с глазу на глаз, Бафомет.
Глава 2
Сердце пропустило удар.
С высшим магом я ещё мог хотя бы попытаться что-то сделать. Уровень архимага находился за гранью человеческих возможностей. И то, с какой уверенностью Одуванчик это сказал, не слишком-то тянуло на проверку.
А вот это вот: “Старейшина Тёрнер, я не понимаю, о чём вы говорите!” — выглядело бы попросту жалко. Невозможно было не понять, что мой рост невозможен без определённого уровня знаний. Красноглазый был совершенно прав: я не смог бы одолеть трёх магов седьмого ранга исключительно на одном-единственном благословении. Кто бы его ни выдал, хоть Агур, хоть сам Ардиб.
Мне в очередной раз не повезло. Явившийся по мою душу враг, как и в ситуации с Вайолетом, вынудил меня раскрыть свои силы куда раньше, чем я бы того хотел. И теперь спорить с Одуванчиком, пытаться что-либо ему доказать, оправдываться — было бессмысленно.
Но, по крайней мере, если он пришёл поговорить, а не стал сразу скручивать меня и тащить обратно в подземелье, значит у него были кое-какие сомнения. И я был почти уверен, что знал, какие именно.
— Вам интересно, почему я сказал уходить Глену с Линдой? Почему помог им? Почему не воспользовался ими как отвлекающим манёвром, чтобы скрыться самому? Бафомет, о котором вам известно, поступил бы именно так.
— Да, именно так, — кивнул Одуванчик, чьё лицо уже приняло максимально серьёзное и сосредоточенное выражение. — И эти вопросы — единственное, что не даёт мне расправиться с тобой на месте во имя будущего Вирсавии. Потому что Зло извращённого разума и серых миссионеров одновременно человечество точно не выдержит.
— Всё снова довольно просто. Я — не Бафомет.
— Осторожно, — нахмурился Одуванчик и в воздухе палаты неожиданно резко запахло озоном. — Это первое моё предупреждение. И второго не будет. Может быть когда-то ты и был магом, едва не одолевшим царя мудрости, но сейчас ты всего лишь на пятом круге. Уничтожить твой бессмертный дух у меня не выйдет, но запечатать тебя на ближайшие несколько сотен лет — вполне в моих силах. И если ты продолжишь врать, я так и сделаю.
Я глубоко вздохнул. Вариантов, как выкрутиться из ситуации без раскрытия большей части реальной истории, просто не осталось.
— Если я расскажу вам правду, вы пообещаете выслушать меня от начала и до конца?
— Хорошо, — спустя несколько секунд размышлений кивнул Одуванчик. — Говори.
— Всё началось в ту ночь, когда Карл Грумо со своими дружками, напившись, вытащили меня из постели и потащили к подземелью Бафомета…
Мой рассказ занял минут десять. Если опускать подробности, история получалась довольно короткая. Естественно, о том, что я помню свою прошлую жизнь, я не сказал ни слова. Также я умолчал о Лемегетоне, полученном из дополнительной части гримуара Агура, и о том, что со мной разговаривал сам Бог.
Однако в остальном я, хоть и в общих чертах, рассказал Одуванчику всё. Сейчас я не мог врать о том, что он мог бы проверить. Когда он выйдет из моей палаты и отправится проверять мои слова, а он это обязательно сделает, ни единое слово из моей истории не должно расходиться с реальностью. Иначе мне точно конец.
Когда я закончил, Одуванчик почти минуту сидел молча, изучая меня взглядом.
— Я, как и все архимаги Вирсавской империи, знаю царя мудрости лично. И на самом деле мы виделись довольно часто — раз в пару лет он появлялся и мы беседовали на самые разные темы. В том числе он рассказывал и о том единственном человеке, которого за всю свою жизнь считал равным себе. Потому очень долго он не хотел признавать, что грехи Бафомета действительно непростительны и он не заслуживает милости. Даже когда все приближённые и ученики царя мудрости наперебой умоляли его, наконец, покарать Бафомета, царь мудрости до последнего пытался оправдать своего друга. Ему не верилось, что человек, с которым они были знакомы с самой юности, с которым провели десятки лет за, фактически, возрождением магии, обретя власть, станет творить дикости и бесчинства куда худшие, чем большинство маньяков и монстров, которых они вдвоём побеждали. И даже спустя две с лишним тысячи лет, когда он затрагивал эти темы, в его голосе слышалась боль. И вдвое больше её делало то, что Бафомет, как оказалось, никогда и не считал царя мудрости своим другом, а просто пользовался этим статусом в своих интересах. Именно то, что твои поступки я не могу истолковать иначе как проявлением искренней дружбы, и заставило меня сомневаться в том, что ты — тот самый Бафомет, о котором рассказывал мне царь мудрости.
Одуванчик затих, о чём-то задумавшись, и я подумал, что должен сейчас сказать хоть что-то.
— Бафомет в принципе не был способен на нормальные человеческие эмоции. Так уж работал его мозг. Единственное, что его интересовало — знания и магия. И для того, чтобы множить знания и совершенствовать магию, он был готов на всё. Убийства, пытки, ложь, шантаж — всё что угодно. Он не предавал дружбу царя мудрости. Он в принципе не понимал таких категорий человеческих отношений. Для него существовала только цель и наиболее эффективный путь к её реализации. Конечно, я не собираюсь его оправдывать, он и меня едва не поглотил. И уж точно не собираюсь идти по тому же пути. Но я, к сожалению, не могу не признать, что иногда, особенно в столь опасные времена резких и жутких перемен, подход Бафомета кажется мне очень здравым.
— И, что, ты готов идти к своей цели кратчайшим маршрутом, несмотря ни на что?
Этот вопрос уже свидетельствовал о том, что хотя бы частично Одуванчик мне поверил. И я собирался закрепить этот успех.
— Нет, конечно. Я понимал, и после встречи с миссионерами понимаю ещё чётче: Хейха в ближайшее время погрузится в хаос, в котором эльфы, собирающие в нижнем городе арсеналы с оружием, станут меньшей из наших проблем. И также я понимаю, что война — это максимально жестокое место, где ради победы нужно пожертвовать очень многим, зачастую и вовсе всем, что имеешь. Я не настолько самоуверен и не настолько наивен, чтобы заявлять: “Я смогу всех спасти!” Я готов к смертям, как своих будущих союзников, так и моих уже обретённых друзей, и к своей смерти я готов тем более. Несмотря на то, что этот мир был ко мне не слишком дружелюбен и я бы с удовольствием стоял и смотрел, как определённые личности гибнут в муках, я не настолько эгоистичен, чтобы ставить самого себя выше миллионов жизней. Как минимум потому что моя жизнь — это дарованный мне этим миром шанс, и я могу благодарить его уже за это. Стечением обстоятельств я получил память Бафомета. Конечно, по сравнению с настоящим Бафометом мне многого не достаёт. Опыт и навыки — это не то, что можно просто перекачать из головы в голову. Однако я ни капли не сомневаюсь, что со мной этому миру будет лучше, чем с ним. Если, разумеется, вы не станете запечатывать меня на ближайшие несколько сотен лет, как пообещали.