Раненые. Я проводил в полевой госпиталь полковника Дубянского, радуясь тому, что наши раненые так быстро получат необходимую квалифицированную помощь. Когда-то читал, что достаточно высокий процент потерь Великой Отечественной — это раненые, слишком поздно получившие необходимую медицинскую помощь… А тут госпиталь — сразу после боя!
Реальность же оказалась довольно жёсткой — я сперва просто опешил, зайдя в тускло освещенное помещение (ну как же, светомаскировка), наполненнное криками, стонами, горячечным бредом… И стойким запахом медикаментов, все одно неспособным заглушить тяжёлые запахи крови, гноя, нечистот… Есть раненые в брюшную полость; я старался не смотреть на них — а потом уткнулся взглядом в какой-то бордовый цветок на ноге одного из бойцов. Крупный такой, насыщенного мясного цвета… Подумалось на мгновение, что кто-то из поваров так неудачно выложил мясо на ужин рядом с раненым.
И только потом понял, что это мясо есть рваная рана, оставленная парой крупных осколков… Неужели человек с такой раной ещё жив — и находится в сознании⁈
Честно скажу — раньше я думал, что стоек к виду крови, больше десяти раз сдавал её в качестве донора. Но тут меня откровенно замутило. Удержал на ногах лишь острый страх, пронзивший вдруг сознание — что обо мне подумают подчинённые, если я вот так вот грохнусь в обморок⁈ Мысль вроде иррациональная — но удержала на плаву.
Второй раз чуть ли не спекся, увидев обожженных танкистов. Там, где дикий жар коснулся тела раненых, комбезы их буквально вплавились в кожу. А одному танкисту пламя лизнуло лицо — и вместо привычных черт на нем застыла какая-то спекшаяся маска… И это все я! Я, своими руками толкнул этих людей в бой, погнал под пули и снаряды!
Зараза, после таких «экскурсий» можно в одночасье стать убежденным пацифистом — если психика не подведёт и с ходу умом не тронешься. Но мне «везёт», у меня послезнание — а там и трагедия на станция Лычково, где фрицы разбомбили эвакуационный поезд с детьми, и подвешенные на колючей проволоке младенцы, и раздавленные танками гражданские… Фотокарточки, врезавшиеся в память, что не дают теплохладно рассуждать о страшной стистике Великой Отечественной. Миллионы убитых, замученных, изнасилованных женщин и детей — такова цена германской оккупации.
И если началом войны в 39-м я сумею хотя бы на треть, на четверть — да даже на десятую часть сократить гражданские потери русского и прочих советских народов… Все это не зря — ведь и десять процентов от пятнадцати миллионов убитых немцами гражданских, это ещё целых полтора миллиона спасенных человеческих жизней.
И тогда любые жертвы простых бойцов и командиров не напрасны…
— Господин генерал! Я прошу вас обеспечить раненых красноармейцев и советских командиров квалифицированной медицинской помощью наравне с польскими солдатами и офицерами. Мои люди дрались вместе с вашими, плечом к плечу — и остаточный принцип оказания им помощи неприемлим! Однако, если моих раненых — всех, кого возможно — поставят на ноги, то это будет наиболее наглядный и показательный пример союзнической верности. И я гарантирую, что моё командование учтет этот факт при назначение нового командующего польской армии!
Я обратился к сопровождающему меня в госпитале Сикорскому через переводчика; лицо генерала осталось непроницаемым, но он согласно кивнул:
— Мы заверяем вас, что русским солдатам будет оказана соответствующая медицинская помощь — наравне с польскими воинами. Однако и вы, пан генерал, должны пройти перевязку.
— Да куда там! Вон какие тяжёлые, куда мне с моей царапиной!
Однако Сикорский уже подозвал одного из врачей; меня быстро, но довольно умело перевязали, заодно удалив из раны несколько нитей, вбитых пулей. А ведь остались бы, то и воспаление неминуемо накрыло бы — и как бороться с ним без пенециллина и прочих антибиотиков⁈ Впрочем, большинство моих раненых с этой проблемой ещё столкнуться…
Вместо обезболивающего дали кружку разбавленного медицинского спирта. Дома я честно не употреблял — алкоголь мне просто не нравился. К тому же я всесторонне разделся позицию Саши Шлеменко, прославленного русского рукопашника, убежденного в том, что русскую нацию сознательно спаивают. Однако теперь, в качестве анестезии, махнул не глядя — даже не почуяв градуса… И тут же встрепенулся, услышав в городе пару одиночных винтовочных выстрелов — а затем густые очереди вдруг замолотившего пулемёта.
— Не бойтесь, пан генерал. Мы учли ваше возмущение действиями украинских националистов в нашем тылу в период осады города — и приняли необходимые меры.