Эти прикосновения приятны — но были бы еще приятнее, если бы этой же самой девушке не приходилось после выносить из-под меня утку с мочой. И потому сперва я стесняюсь просить попить, потому что это неизбежно приведет к очередному свиданию с судном… Но ведь печет так, что в конце концов я срываюсь на полукрик-полустон, прося еще сладкого теплого чая.
Ах да! Пока медсестра находится в палате, я никак не могу заставить себя сходить в туалет — вот просто не могу расслабиться, и все. Со страхом размышляя о том, что есть вообще не буду — или же заставлю себя дойти до нужника во чтобы то мне не стало…
А ведь это еще мне не стало по-настоящему плохо! Первый день после ранения, и свежий шов еще не загноился.
Думал, что меня положат с Дубянским — но его в палате нет, и где сейчас находится раненый в плечо начальник штаба, я не знаю. Вдвоем-то ведь было бы не так тоскливо и муторно… Умирать-то я передумал. Вот в горячке боя пожертвовать собой было даже как-то логично, что ли. В конце концов, я ведь сделал все от себя возможное, правда? И теперь все мое послезнание обнулилось, а как дальше крутанет маховик истории — то уже никому на земле неведомо.
Да, геройская смерть тогда казалась едва ли не выходом — но сейчас, когда мне стало особенно худо, жить вдруг хочется куда сильнее. Смысл? Да сколько угодно смыслов — хотя бы ради парней, служащих под моим началом. Сохранить как можно больше бойцов — для отцов и матерей сохранить… И младших командиров — для их жен и деток.
Ведь в ходе Великой Отечественной наши старшие командиры с потерями особо не считались. И комбаты да полковники, лично в атаках не участвовавшие, не утруждали себя фланговыми обхватами и хитрыми ударами… Когда небольшие штурмовые группы хорошо подготовленных и вооруженных бойцов наступают под прикрытием всех возможных средств усиления. Так воевать начал только Чуйков в Сталинграде — да и то его опыт переняли по всей армии, дай Бог, к 45-му… Немцы умели (умеют!) выстроить крепкую оборону в несколько эшелонов, прикрывая ее отдельные узлы продуманной системой огня. Одни их только скорострельные пулеметы способны выкосить атакующий батальон со станков! А там обязательно включатся и минометы, и вражеская артиллерия, и имеющиеся в пехотных частях штурмовые орудия… Последних, слава Богу, пока еще нет — но к 40-му году уже появятся.
А в ходе советских наступлений враг упрямо цеплялся за каждую вторую высоту, за маломальские деревеньки — или узенькие, но илистые речушки. И ведь немцев упрямо били в лоб! Не всегда конечно, но в большинстве случаев именно в лоб — с соответствующими потерями…
Вот и хорошо бы на уровне своей бригады (хотя бы на ее уровне!) научиться драться с врагом, сберегая людские жизни. А уже там наработанный опыт можно как-нибудь распространить через средства печати в виде тех же статей-заметок… Или брошюр — как у Чуйкова в 1943-м.
Да и если на то пошло — командирская башенка на Т-34 ведь также вещь нужная. Опытный образец танка уже существует — и было бы неплохо донести до Кошкина сию простую мысль, если на то пошло…
От неторопливых размышлений меня вновь сморило — но тут в палату стремительно вошел, буквально ворвался высокий плечистый кавалерист с туго перетянутой портупеей и шашкой на левом боку. На правом покоится кобура с наганом… Синие галифе, черные сапоги — а в петлицах крепкого командира (лет сорок пять ему или около того) виднеется один красный ромб. Комбриг?
— Здравствуйте, Яков Сергеевич.
— И тебе не хворать, Петр Семенович… Ну, заварил ты кашу — а мне все ж таки придется ее расхлебывать!
Глава 19
…- Не обессудь, но твои танки, пушечные броневики и батарею «сорокапяток» мне придется раздербанить. ПТО прикроет высоту 374, «бэтэшки» и пушечные «БА-10» раскидаю с северного и западного направлений — по одной, самое большое две машины на батальон поляков. В резерве остается бронепоезд, оба моих полка — и химические танки по три штуки на полк. Сам понимаешь, лишними не будут! Против бронетехники вражеской слабы, сам говоришь, всего на тридцать пять метров струя бьет… Но ежели с живой силой доведется схватиться, то тут-то они фрицам покажут! Ну и моя артиллерия против пехоты в основном годна.
Шарабурко, присев на стул напротив, вещает короткими, рубленными фразами, активно жестикулируя так, словно рубит рукой воздух — настоящий конник, одно слово! Как оказалось, комбриг сумел дойти до Львова за прошедшую ночь — но не рискнул брать с собой уцелевшие «бэтэшки» моей бригады. Во-первых, само шоссе разбито, во-вторых, следуя в обход, по пересеченной местности (да еще и ночью, без света фар!) танки могли и не выдержать скорости всадников. Ну, а в-третьих, Голиков пока еще не сумел толком организовать тыл; подвезенный бензин запасают для машин 10-й танковой, вооруженной Т-28. А вот собственный танковый полк Шарабурко, приданный 5-й кавалерийской, безнадежно отстал на марше и только-только добрался до Тарнополя… И очередной марш-бросок тот бы просто не одолел.