Арчер. Я запечатлею ее на ваших губах, милочка. (Целует ее.) Гром и молния! Ее губы — медовые соты.
Черри. Жаль, что в них не водятся пчелы, чтобы ужалить вас за вашу дерзость.
Арчер. В них целый рой купидонов, моя Венерочка, — он завершил дело с куда большим успехом.
Черри (в сторону). Он, видно, как и я, незаконнорожденный. — Как вас зовут, сударь?
Арчер (в сторону). Совсем из головы вон! — О, меня зовут Мартин.
Черри. Где вы родились?
Арчер. В приходе святого Мартина.
Черри. А кто ваш родитель?
Арчер. Приход святого Мартина.
Черри. Тогда спокойной ночи, дружок!
Арчер. Уж ли?
Черри. Можете не сомневаться.
Арчер. В чем же?
Черри. В том, что вы дерзкий нахал!
Арчер. А вы прелесть.
Черри. А вы — простой лакей!
Арчер. А вы — сущий ангел!
Черри. Сейчас я вам покажу!
Арчер. И я тоже.
Черри. Пустите мою руку!
Арчер. Еще один поцелуй! (Целует ее.)
Боннифейс (за сценой). Черри! Черри!
Черри. Меня зовет отец. Вы чуть меня не задушили, разбойник вы этакий! Посмейте только пойти за мной! (Уходит.)
Арчер. Заманчивое начало. Оно сулит приключение! Но мы — странствующие рыцари, так пусть нас ведет фортуна! (Уходит.)
Действие второе
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Галерея в доме леди Баунтифул.
Встречаются миссис Саллен и Доринда.
Доринда. Доброе утро, милая сестрица. Вы пойдете сегодня в церковь?
Миссис Саллен. Куда угодно, где можно помолиться. У меня только на бога и надежда. Впрочем, мне помнится, Доринда, во всей литургии нет ни слова против дурных мужей.
Доринда. Зато о них много говорится в законе о разводах. Право, сестрица Саллен, чем вечно ходить с кислой миной, обратитесь-ка лучше в суд. А уж мне сколько приходится терпеть из-за ваших проклятых ссор — мне, сестре одного и наперснице другой! К тому же, имея перед глазами такой пример, я могу проникнуться отвращением к супружеству и обречь себя на пожизненные каникулы. Но предположим, вы начнете дело о разводе, сударыня, — в чем вы можете обвинить своего мужа? Ведь мой брат — самый верный из мужчин.
Миссис Саллен. Спору нет.
Доринда. Спит он всегда с вами.
Миссис Саллен. Да, он всегда спит со мной.
Доринда. В деньгах он вас не стесняет, и вы тратите сколько приличествует женщине вашего положения.
Миссис Саллен. Вздор! За кого вы меня принимаете, сударыня? Что я, приютская малютка, которая должна вечно благодарить за еду, питье и одежду? Если память мне не изменяет, сударыня, я принесла вашему брату десять тысяч фунтов приданого. По-моему, я имела право рассчитывать на некоторые удовольствия.
Доринда. Вам доступны все удовольствия, какие только есть в деревне.
Миссис Саллен. Сельские утехи! Сущая пытка! Неужели ты воображаешь, дитя, что ноги мои созданы лишь для того, чтобы прыгать через канавы и перелезать через заборы? Или ты думаешь, что мои прозорливые родители знали наперед, какое меня ждет веселое будущее, и сызмальства развивали во мне сельские добродетели? Приучали меня пить крепкий эль, резаться в карты и курить табак, чтобы я могла составить компанию моему благоверному. А чтобы я стала достойной помощницей своей доброй старой свекрови, меня следовало научить накладывать пластыри, варить микстуры и гнать розмариновую воду.
Доринда. Весьма сожалею, сударыня, что не в нашей власти вас развлечь. Поверьте, я всей душой желала бы, чтобы здешние развлечения оказались более изящными или ваш вкус менее утонченным. Но объясните мне, сударыня, как могло случиться, что поэты и философы, столь жадные до земных радостей, обретали их на лоне природы?
Миссис Саллен. Да ведь у них не было денег для столичных развлечений, дитя мое. Видела ты когда-нибудь поэта или философа с десятью тысячами в кармане? Бьюсь об заклад на пятьдесят фунтов, что если и сыщется такой, так разве что в еженедельных списках лондонских покойников! А что до тех сельских радостей, которые описывают поэты, то и я до них охотница. Послушать поэтов, так у каждой Филлис есть свой Коридон[47], а журчащие ручейки да цветущие сады для того и созданы, чтобы пробуждать волнение в крови. Да и припомни-ка, разве влюбленные связаны в поэмах узами брака? А вот и мой Коридон! Нечего сказать, прелестный пастушок! Полно, Доринда, не сердись! Хоть он мне муж, а тебе брат, но, право, он — самая последняя скотина!
47